Бямбын Ринчен - Заря над степью

«Ишь как глянул, — подумал Лодой, — сразу видать: в своего паршивого отца пошел, недаром я выгнал его за плохую работу. Взгляд точь-в-точь отцовский».

— Верно говорят: от горелого дерева — сажа, а от пакости — пакость, — прошипел Лодой и тронул коня. За серой сопкой он встретил двух девочек. Они пасли овец и коз.

— Мать дома? — спросил Лодой.

— Дома.

— А ну, скажите, что вы ели вчера вечером?

— Пили пустой чай.

— А сегодня утром?

— Вчерашний чай подогрели и пили. Да еще на всех один хурут разделили.

— А много у вас хурута?

— Мама считала в мешочке и сказала, что кончается.

— Тогда скажите своей матери, чтобы она пришла ко мне. Я дам ей немного мяса, масла и муки, а потом она поможет мне во время стрижки овец. Поняли? Да передайте ей, чтобы она приходила побыстрее. Иначе я найму других. Вот вам по хуруту. Жалею я вас, желторотых птенцов. Так и скажите матери, что только из жалости к вам я хочу ей помочь. Поняли? — переспросил он еще раз и поскакал к другим маленьким чабанам.

Вскоре Лодой разведал все, что ему было нужно. К некоторым беднякам он даже сам заходил.

Весной, когда кончаются скудные запасы, бедняки под угрозой голода принимают любые условия Лодоя, идут в кабалу за котелок муки и кусок баранины. Чего только не приходится терпеть бедняку, у которого так мало скота, что за целое лето он не может заготовить еды на зиму. К весне дети начинают пухнуть с голоду. Плачущих детей приходится обманом укладывать спать: поспите, дескать, пока не уварится мясо, а там вас разбудят. Занимают у кого только можно, дрожат над каждым куском и делят его на равные дольки между детьми. Недаром с давних пор среди монгольских ребят ходит мрачная поговорка: «Когда мясо редкость, и мать превращается в черта».

Бедная мать! Опухшая от голода, в холодной юрте, она всей душой хотела бы, чтобы мясо за столом не переводилось никогда, чтобы оно не было редким гостем, словно какое-то невиданное сокровище, чтобы дети никогда не называли ее страшным именем «черт»! Но что она может поделать! Откуда взять столько мяса, чтобы досыта накормить голодных детишек? У бедняков, имеющих всего пять-десять голов скота, животные весной падают от бескормицы. Какие уж тут запасы! Лишь бы с голоду не умереть.

Лодой возвращался домой довольный: поездка была удачной. Он свернул с дороги в последний айл, чтобы взглянуть на своих овец, которых отдал туда на пастьбу. Приближаясь к айлу, он увидел, как из юрты выбежала женщина и, торопливо сняв шкурку, повешенную для просушки, сунула ее в кучу ветхого войлока. Лодой сразу догадался, в чем дело. Он подскакал к поджидавшей его испуганной женщине.

— Что ты сейчас спрятала? — ехидно спросил Лодой, посматривая на шкурку, краешек которой предательски выглядывал из-под рваного войлока.

— Ничего я не прятала, — смущенно ответила женщина.

— Ничего? А это что? Ну-ка покажи, — потребовал Лодой.

Женщина вынула спрятанную овчинку.

— Разверни. С чьей овцы шкура? — зло допрашивал Лодой.

Бедная женщина начала говорить что-то в свое оправдание, но так тихо, что было только видно, как шевелятся ее губы.

— У тебя что, язык отсох? Думаешь, я не вижу, что это овца из моей отары? Кто ее зарезал? Эх вы, псы поганые! Разве так пасут чужой скот? Сегодня же угоню своих овец. Найдется немало людей, которые с радостью возьмутся пасти мой скот. А твой муж полностью заплатит мне за овцу. Слышишь, что я говорю? — кричал Лодой.

В это время из юрты высунулся сначала костыль, за ним — стоптанные, перевязанные веревочкой гутулы, и наконец показалась сама хозяйка костыля — старушка, одетая в грязный и рваный дэл. Халат еле прикрывал смуглые худые руки. Она подошла к Лодою и, заслонив от яркого солнца глаза, с упреком проговорила:

— Эх, Лодой! Человек вы важный, а унижаете себя из-за какой-то паршивой овцы! За что вы так ругаете бедную женщину? Верно, это ваша овца, ее вчера придавила корова. Видно было, что не выживет она. Вот мы и прирезали ее. Мясо почти все цело, только я вчера взяла маленький кусочек, чтобы сварить себе чашечку бульона, да еще кусочек дала больной девочке соседки. Вот и все.

— Почему же вы вчера ничего не сказали мне об этом?

— Ее зарезали поздно вечером, когда увидели, что она издыхает. Сын мой должен был сообщить вам об этом сегодня, — спокойно ответила старуха, — он еще утром уехал к вам.

— Скажи сыну, чтобы он сегодня же привез мясо.

— Лодой-гуай, что вы будете делать с этим никудышным мясом? А для таких несчастных, как мы, это просто спасение! Если люди узнают, что вы из-за одной тощей овцы так поступаете, все скажут: теперь мясо — редкость и Лодой превратился в черта.

— Это мое дело, наплевать мне, что скажут люди. Стоит вам только раз спустить, как ваши коровы каждую неделю будут давить по овце. Нет, придется своих овец все-таки отдать кому-нибудь другому.

В ту весну Джамба вместе с земляками отправился в Ургу. Перед отъездом он по обыкновению обратился к знакомому прорицателю и попросил его указать, в какой день и какой дорогой ему лучше ехать. Как прорицатель сказал, так он и сделал. Он заранее откормил зерном своего белого, как крыло лебедя, иноходца, подстриг ему гриву и взял его с собой в подарок богдо [46] Богдо или богдо-гэгэн, — титул главы ламаистской церкви в Монголии. Джавдзан-дамбе.

В пути к нему присоединился странствующий монах, который шел пешком в Ургу. Это был крепкий старик. Из-под длинных седых бровей лукаво поблескивали глаза. Джамба усадил монаха на второго верблюда, и тот, пока они ехали, рассказывал ему о деяниях великого богдо, покачиваясь в такт шагам мерно ступающего верблюда, двигаясь стремя в стремя с Джамбой. Неисправимые грешники и бессердечные люди болтают, будто высочайший пристрастен к архи. Но ведь если он и пьет, то пьет неспроста, а во имя бога и во здравие народа!

— Хочешь, я расскажу тебе о чуде, которое произошло с Гуй-амбанем? — предложил монах, повернувшись к Джамбе. — Слушай! Однажды Гуй-амбань ехал на Пекина в Ургу. Ему надоело трястись в повозке, и он решил пересесть на коня. На ближайшем уртоне ему дали самого лучшего скакуна, за которым и ветру не угнаться. Вскоре Гуй-амбань оставил позади всю свиту. Вдруг животное, испугавшись чего-то, шарахнулось в сторону, и амбань упал с коня, но нога его застряла в стремени. Конь в страхе мчался по степи, волоча по земле амбаня. Свита и охрана до смерти перепугались. И тут произошло чудо: все вдруг увидели, как амбань отделился от коня и плавно опустился на землю. Когда свита подскакала к месту происшествия, амбань оказался цел и невредим. Он как ни в чем не бывало снимал болтавшееся на ноге стремя. Начались шумные поздравления, свита превозносила доблесть и мужество своего господина.