Кейт Куинн - Сеть Алисы

Лицо мое разъехалось в улыбке, которую я не сумела сдержать. Финн улыбнулся в ответ, от глаз его побежали морщинки. У меня вдруг ослабли колени. Я прокашлялась и оправила полосатую блузку.

– Дай мне десять минут.

– Договорились. – Финн вышел в коридор, но через секунду из-за двери донесся его голос: – Можешь опять надеть то черное платье?

– Роскошный ужин я не обещал, – сказал Финн. Привалившись к гранитной балюстраде старого моста через Изер, мы угощались сэндвичами, которые он купил на вынос в кафе неподалеку от площади Святого Андре. – Я маленько на мели.

– Зато никакой ресторан не предложит такого вида.

Я смотрела на темное небо в россыпи звезд и колеблющееся отражение луны в реке, плавно несущей воды сквозь шум городских улиц.

– Какая твоя любимая еда? – вдруг спросил Финн.

Я рассмеялась.

– А что?

– Я многого о вас не знаю, мисс Сент-Клэр, но хочу узнать. – Он смахнул крошку с моих губ. – Для этого и существует первое свидание. Итак – любимая еда?

– Раньше был гамбургер. С луком, капелькой горчицы и латуком, но без сыра. Однако с тех пор, как здесь поселился Розанчик… – я похлопала себя по животу – …я полюбила бекон. Чуть поджаренный, с хрустящей корочкой. Я так им объедаюсь, что к появлению малышки на свет во Франции не останется ни одной свиньи. А какое ваше любимое блюдо, мистер Килгор?

– Жареная рыба с картошкой, и чтоб много солодового уксуса. Любимый цвет?

Я посмотрела на его пиджак, в котором он выглядел еще более темноволосым и широкоплечим.

– Синий.

– Совпадает. Последняя книга, которую ты прочла?

Мы ходили взад-вперед по мосту, дурачась и забавляясь. Финн спросил о моей учебе, и я рассказала о занятиях математикой. Потом я спросила, где он научился так хорошо разбираться в машинах, и он сказал, что с одиннадцати лет работал в дядиной автомастерской. Мелочи, в которых человек приоткрывается. Обычно подобные разговоры происходят еще до того, как полураздетым кувыркаешься на заднем сиденье кабриолета, но у нас все вышло шиворот-навыворот.

– Будь у тебя десять тысяч фунтов стерлингов, что ты купила бы?

– Выкупила бы бабушкин жемчуг. Я его люблю. А ты – что?

– «Бентли Марк VI», – не задумываясь, ответил Финн. – Машина-красавица, первое совместное творение «Бентли» и «Роллс-Ройс». Хотя с такими-то деньгами я бы, наверное, взял «феррари 125S». На гонках в Пьяченце этот новичок победил в шести заездах из тринадцати…

Он стал рассказывать о двенадцатицилиндровом двигателе, и я просто заслушалась. Сама не знаю, почему это было так увлекательно. Когда после лекции по английской литературе Тревор Престон-Грин угостил меня молочным коктейлем и битый час зудел о своем «шевроле», мне хотелось опростать стакан ему на голову. А сейчас рассказ Финна о задней подвеске «Де Дион» меня буквально заворожил.

– Я тебя заболтал, – осекся Финн, заметив мою улыбку.

– Насмерть. Расскажи еще о пятиступенчатой коробке передач.

– Она позволяет резко набрать скорость, – серьезно сказал Финн. – Твоя очередь поведать что-нибудь такое, от чего мухи дохнут.

– Теорема Пифагора. – Я решила выбрать что-нибудь полегче. – А в квадрате плюс B в квадрате равняется C в квадрате. Это значит, что у прямоугольного треугольника сумма квадратов длин катетов равна квадрату длины гипотенузы. (Финн изобразил, что рвет на себе волосы.) Ну что ты? Простенькая эвклидова геометрия не повод для отчаяния.

Мы рассмеялись и стали кидать остатки сэндвичей гогочущим гусям в реке. Потом, опершись на парапет, смотрели на воду и уютно молчали. Я не привыкла молчать на свиданиях. Девушка должна балаболить без устали, иначе ее примут за синий чулок. Будь интересной! Искрись! А то он тебя больше не пригласит! Но вот сейчас молчание было ничуть не хуже болтовни. Нарушил его Финн.

– Как по-твоему, Борделон и впрямь сидит в Грассе и ждет, чтоб его отыскали? – задумчиво проговорил он. – Или Гардинер слегка свихнулась?

Я помешкала, не желая расставаться с умиротворением.

– Шансов, что он там, очень мало, однако Эва оказывается права чаще, чем ошибается. – У меня имелся свой вопрос. – А вдруг мы его найдем? Что она сделает?

– Если докажет, что он тот самый Рене дю Маласси, который сотрудничал с немцами и милицией и застрелил своего работника, то сможет сдать его властям. – Финн раскрошил последнюю хлебную корку. – Де Голль не жалует предателей и убийц, даже престарелых. Борделону светит тюрьма, особенно если будет доказана его причастность к бойне в Орадур-сюр-Глан. Придет конец его репутации и свободе…

– Думаешь, Эва этим удовольствуется?

Мы переглянулись и хором произнесли:

– Нет.

Финн накрыл ладонью мою руку.

– Мы должны удержать ее от непоправимых поступков, – сказала я. Жизнь не кино, в реальном мире отмщение имеет последствия вроде тюрьмы. Молодая Эва выжила в Зигбурге, но сейчас вряд ли переживет тюремный срок за физическую расправу или как там это называется во французском кодексе. – Сколько бы ей ни осталось, я не допущу, чтоб из-за этой старой сволочи она швырнула свою жизнь псу под хвост.

– Но ведь это ее жизнь, правда? – Пальцы Финна медленно переплелись с моими. – Я уже довольно долго рядом с Гардинер. И понимаю ее желание всем рискнуть ради справедливости.

– Убийство старика – это справедливость? Я в таком не участвую, даже если у него руки по локоть в крови. – Эта мысль заставила меня вздрогнуть, а еще я покрылась мурашками от того, что пальцы Финна поглаживали мою руку. – Мы должны не дать ей слететь с катушек. Что очень непросто.

– Ладно, будет день, будет пища. – Финн оттянул меня от парапета. – Кое-что обещай мне, Чарли.

– Что?

– Завтра не разглядывай ту фотографию. Просто насладись поездкой.

Держась за руки, в молчании мы дошли до гостиницы. Финн распахнул дверь, и меня прострелило током, когда его рука коснулась моей голой спины в глубоком вырезе черного платья. Он проводил меня до моего номера, как девушку, которой строго-настрого наказано вернуться домой не поздно.

– Спасибо за прекрасный вечер, – церемонно сказал Финн. – Завтра я тебе позвоню.

– Парни всегда только обещают.

– А мужчины звонят.

Мы пребывали в прозрачном пузыре счастья, украшающем грусть, как глазурь – праздничный торт, и я не хотела из него выбираться.

– В этом я неумейка, – наконец проговорила я. Я не знала, откуда взялось и чему равнялось этакое уравнение: американка в черном платье плюс шотландец в пиджаке, умноженные на летний вечер и сэндвичи и поделенные на неловкое молчание вкупе с беременностью вышеозначенной американки. – Что дальше?

– Это зависит только от тебя, – хрипло ответил Финн.

Секунду я смотрела на него, потом привстала на цыпочки, наши губы мягко соединились, точно летящие пушинки, и я почувствовала, что таю в руках, обвивших мою талию. В бесконечно долгом поцелуе я, расплющенная между твердой дверью и литой грудью Финна, нащупала и нажала дверную ручку. Не прерывая поцелуя, мы ввалились в номер, мои сброшенные туфли приземлились на скинутый пиджак Финна. На мгновенье Финн меня выпустил, запер дверь, потом подхватил на руки и отнес к кровати. Когда он разомкнул хватку, я вскрикнула – почудилось, что я падаю с огромной высоты. Глядя на него снизу вверх, я поймала себя на том, что ужасно волнуюсь. У нас уже все было, но не в постели и не при свете…