Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

Сознание Никиты Александровича словно помутилось. Навалился тяжёлый сон. И вновь он оказался в барнаульской тюрьме. Вот ведут его, избитого, на допрос. Но перед ним другой коридор, комната без окон… Он слышал, что здесь расстреливали заключённых. Его вталкивают в неё. Кругом кровища, все стены комнаты словно изрыты расстрельными пулями. Но это был не конец! Его вновь избили, вновь подносили бумагу с обвинением, вновь угрожали расстрелом прямо сейчас, если не подпишет. Но Никита не подписывает. Как он оказался в камере, не помнил.

Месяц его продержали в Барнаульском УНКВД без суда. Последнюю неделю про него вовсе забыли. Десятого декабря 1937 года состоялось заседание Судебной тройки УНКВД Алтайского края. Его приговорили по ст. 58–10 УК РСФСР к 8 годам лишения свободы. Начало срока 18 ноября 1937 года. Конец срока 18 ноября 1945 года. До июня Никита Александрович пробыл в этой зловещей тюрьме. Его перевели в другую камеру к таким же арестантам, которые ждали своей окончательной судьбы после решения Судебной тройки.

«Уже начался 1943 год! Опять идёт война! Им, „врагам народа“, даже умереть за Родину отказано! А сыночек Колюшка как раз подоспел. Что с ними со всеми? Ведь так после моего ареста ничего не знают обо мне. Но лучше об этом не думать, – размышлял Никита, – так лучше для них, ведь быть семьёй „вражеского агента“ не дай бог».

После приговора в июне 1938 года его вместе с другими арестантами погрузили на баржу и по Оби пошли на север, потом на грузовом корабле по Енисею в Дудинку и, наконец, по узкоколейке в посёлок Норильск. Заполярье. Это совсем другая жизнь. Да и вообще это другое!

После известного постановления Совнаркома от 23 июля 1935 года, в котором говорилось: «…строительство Норильского никелевого комбината признать ударным и возложить его на Главное управление лагерями (ГУЛАГ) НКВД», обязав его для этой цели организовать новый специальный лагерь, начал свою историю Норильлаг. К 1937 году были выстроены бараки первого лаготделения, и на склонах горы Шмидта началось строительство второго отделения.

Месяцы тяжёлого пути. Десятки людей умерли от духоты, голода, антисанитарии, новую партию заключённых встретил Норильлаг. Конвойные и лающие псы, винтовки и пулемёты со сторожевых вышек угрожающе ощетинились на прибывший этап, сплошная стена колючей проволоки протянулась вправо и влево. Август в родном краю – летний урожайный месяц, а здесь он встретил осенней сыростью, промозглостью и пронизывающим арктическим ветерком. Низко над землёй ползли свинцовые тучи. Норильск, здесь не растут деревья, вечная мерзлота, жуткое Заполярье! Вновь прибывшую партию зэка построили. Арестанты, уже обученные правилам тюремным заключением, знали, что от них требуется, знали, как отвечать на требование начальника лагеря на построении, что их сейчас определят на ночлег, и ждали своего места отбывания назначенного срока. Всю партию определили во второе лаготделение, которое, со слов начлага, ещё было недостроенным, что это строительство и предстояло завершить им самим. Арестантов разместили в бараках. Кому там не хватило мест – заселили в палатки. Никита рухнул на узкую дощатую шконку и забылся сном. Как ни странно, им дали выспаться досыта, никто не будил, не прерывал сон измученных и ослабленных этапом людей. Но, как оказалось позднее, такое было принято только раз – в первый ночлег.

Утром, после завтрака с аккуратно распределёнными пайками хлеба граммов по триста, все вывалили на улицу. День был по-осеннему ясным. Но солнце просто разливалось золотистым свечением, а тепла от него не было. Никита вместе с Петром и Михаилом Васильевичем вышел из барака. С ними он сошёлся за месяц тяжёлого пути. Они как-то сразу сблизились и держали вместе защиту от обнаглевших урок-уголовников, которые в конце этапа стали нападать на «политических» и отбирали тот скудный паёк пищи, который должен был обеспечить доставку дармовой рабочей силы на великую стройку. Петру был всего двадцать один год. Он был студентом Барнаульского университета, а значит – земляк. Михаил Васильевич Захаров, напротив, был много старше Никиты, на целых десять лет. Родом он был из Прокопьевска, из шахтёров. Все – сибиряки. На том сразу и решили, что держаться надо вместе. Никита Александрович помнил слова секретаря райкома, услышанные им ещё в городе Камне, о «политических». За что был осужден каждый из них, об этом речь не вели. Новые знакомцы получили срок по десять лет по той же статье, что и Никита.

Местность оказалась гористой. Лагерь находился между трёх гор: с одного края – серая, угрюмая Шмидтиха, к которой лепилось второе лаготделение, в центре – невысокая Рудная, а дальше – Барьерная со своими рёбрами и хребтом. Вокруг расстилалась бесконечная тундра, болотистая, унылая и тоскливая.

К 1938 году население Норильска составляло около десяти тысяч человек, среди них заключёнными были около девяти тысяч. Зэка рассматривались как рабочий инструмент, средство для выполнения плана полномасштабного строительства металлургического комбината и горно-обогатительной фабрики. Каждый выполняющий норму был обеспечен спецодеждой, инструментом, местом в бараке, пайком, небольшой заработной платой и медицинской помощью. В качестве поощрения могли пользоваться ларьком с продуктами. Такова официальная оценка условий пребывания заключённых в Норильском исправительно-трудовом лагере в то время. Внешне это могло создать видимость сносных условий существования арестантов. Однако вечную мерзлоту киркой, лопатой и ломом не возьмёшь, приходилось «выгрызать» ледяную землю, которая спала вечным сном арктического холода. Огромные объёмы земляных и подземных работ, в угольных шахтах, рудниках, на закладывающихся котлованах будущих производств выполнялись арестантами.

Норма в таких условиях была просто невыполнима, а стремление хоть как-то приблизиться к ней забирало все физические силы, и через несколько часов такой каторжной работы ты уже валился с ног обессиленным. Особенно было тяжело людям, которые не привыкли к физическому труду. Поэтому получить заветный паёк было сложно. За невыполнение нормы арестант наказывался уменьшением пайка, порой до половины. Люди недоедали, слабели. Однако дисциплину и трудолюбие у «политических», классово чуждых зэка, которых было большинство, поддерживали с помощью уголовников, «социально близких» власти заключённых. Особо «отличившихся» в работе ждал ШИЗО без пайка, и даже могли, как бесполезного, расстрелять. Никита не раз видел, как голод и непосильный физический труд ломали людей мужественных профессий, убеждённых коммунистов, знаменитостей. Как человека за кусок хлеба можно легко превратить в животное, послушное орудие, маленький болтик большой машины.