Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

На следующий день встреча на условленном месте состоялась. Дед всё исполнил, как и обещал. Сообщил нам дополнительные сведения о поведении немцев.

– Немцы, касатики вы мои, объявили немалую награду за поимку русских солдат и выдачу коммунистов. Из числа недовольных советской властью назначают старост и полицаев.

– И что, много таковых находится? – спросил командир.

– Хватает, сынок! Немецкие автоматчики прочёсывают леса в поисках солдат Красной армии.

– И находят? – продолжил разговор командир.

– А как же! Некоторые сами сдаются, тех не расстреливают. А остальных в расход пускают… Здесь же в деревне и стреляют… Насмотрелись мы уже этого. Запугали народ, гады.

– А ты, дед, что же, не боишься? – не утерпел я.

– Я пожил. В германскую воевал с ними. Тогда не боялся, а теперь уж подавно. Не бойсь, не сдам вашего раненого, свежим сенцом его прикрою, спрячу, а там видно будет.

Это была первая встреча с русским человеком на оккупированной врагом территории. Подивился я спокойствию и рассудительности старика.

«Нет, запугать нас немцу не удастся!» – подумалось мне тогда.

Однако заходить в сёла было нельзя. Мы шли на восток. Пришлось нам и повоевать. Охотились мы на дорогах за одинокими мотоциклистами, забирая у них оружие, за обозами, когда немцы везли собранный в деревнях провиант. Конечно, гибли в этих стычках наши бойцы. Не единожды сталкивались с немецкими автоматчиками, прочёсывавшими леса. Два месяца мы пробивались к своим. Ослабели очень. И всё-таки в середине октября мы услышали невдалеке бой. Кинулись на звуки стрельбы и, надо сказать, вовремя подоспели. Наша воинская часть отступала, а мы как раз оказались в тылу у немцев, ну и дали им огонька в задницу! Уничтожили мы сообща противника. Так закончилось наше окружение, из которого вышли немногие, в том числе и мой первый командир, которого мне довелось заменить. Влились мы в эту часть, я, как артиллерист, был приставлен к сорокапятке.

А дальше была Москва…

Больше с изменниками дед не сталкивался. На передовой стояли свои задачи, а предателей искать было делом совсем других людей.

В начале зимы в наш сибирский провинциальный, недавно открывшийся вуз приехал из отдалённого мегаполиса Н-ска профессор. Звали его Иваном Антоновичем. Это был человек небольшого роста, полноватый, на его лице «сидели» большие очки в обычной чёрной оправе. В руках он держал весьма увесистую дорожную сумку. Есть такая категория людей, появление которых поднимает настроение у окружающих. Одно его слово «Здрассьте!» прямо с порога кафедры сразу вносило весёлую, почти как новогоднюю, атмосферу среди коллег. Но в этот раз в нём была заметна некоторая растерянность в поведении и печаль на лице, что не вязалось с обличьем нашего энергичного и оптимистичного профессора.

Надо сказать, что Иван Антонович был уважаем в вузовской среде как талантливый педагог и профессионал. Так случилось, что и в моей судьбе он оставил заметный след. Это как раз тот случай, когда личность учителя оказывается путеводной в жизни его воспитанников. Я знала его ещё будучи студенткой университета. Он преподавал на нашем факультете, как говорят, непрофильный предмет, который не вызывал особого интереса у студентов. А мне почему-то его дисциплина нравилась. Окончив вуз, я решилась преподавать именно этот предмет в открывшемся институте. Меня отправили на стажировку на кафедру к Ивану Антоновичу. Вот здесь мы с ним и подружились. Уж не знаю, какие я делала успехи, но, проработав год его ассистентом, я стала старшим преподавателем кафедры, и мне доверили читать лекционный курс. Иван Антонович часто приезжал в наш вуз, проводил спецкурсы и спецсеминары для старшекурсников. Наша дружба продолжалась, чему я была несказанно рада.

Заметив необычное поведение моего учителя и наставника, я пригласила его к нам домой на ужин, просто посидеть вечерком и поговорить. Он, как человек общительный, был замечательным рассказчиком и на мою просьбу сразу согласился. В тот вечер наша семья встречала гостя. Немного посидев за столом, рассказав пару анекдотов, до которых он был также любитель и мастер, он как-то грустно глянул в вечернее окно. Я поняла, что нахлынувшая печаль не покидает нашего гостя, и взяла на себя смелость спросить его об этом. Услышанный рассказ Ивана Антоновича меня не оставил равнодушной, и я попытаюсь его передать в манере повествования рассказчика.

Вы, дорогие мои, знаете, что я по национальности белорус. Родом я из небольшой деревеньки Бярозаука (Берёзовка), которая затерялась в бесконечных лесах Белорусского Полесья. Когда началась война, мне было четыре года. Воспоминаний этого первого военного года у меня сохранилось мало, но кое-какие эпизоды всё-таки запали в мою детскую душу. Помню, как отец спешно уходил на фронт. Семья у нас была большой, пятеро детей, а я самый младший, старшему брату в ту пору двенадцать исполнилось, остальным братьям и сестре по десять, восемь и шесть лет. Вот с таким ребячьим выводком осталась моя мать под немцем, да не она одна, полдеревни таких женщин оказалось. Семьи-то в ту пору являлись сплошь многодетными. В оккупации мы прожили три года.

Когда немцы в июле 1941 года ранним утром зашли в наше село, мы уже знали, что к нам пришел враг и с ним большая беда. Соседние сёла уже были заняты немецкими войсками. Мать задёрнула занавески в окнах дома, взяла меня на колени, остальным наказала сидеть тихо, в окна не выглядывать и из дому не выходить. Мы сбились в одной комнате и затаив дыхание слушали, как в деревню входит военная техника. Стёкла в окнах звенели, дрожала посуда, когда шли танки, ревели огромные машины, рычали мотоциклы. Затем пошли солдаты. Это мы услышали по громкой немецкой речи и звукам немецкой губной гармошки. Немцы громко перекрикивались между собой и смеялись, некоторые пели весёлые немецкие песенки под музыку гармошек.

Мы сидели тихо-тихо. Мать несколько раз перекрестилась и перекрестила каждого из нас. Ужас, который навалился на нашу матушку, завладел и нами, детьми. В таком оцепенении мы сидели долго. Когда стемнело, мать и старший брат пошли управляться со скотиной. В сарае у нас жила наша корова-кормилица Биструха, два поросёночка и куры. Что делалось в деревне, мы не знали, так как выйти за ограду не решились. Так прошёл первый день оккупации.

Следует отметить, что дом у нас был новым, светлым, с высокими окнами, построенным в расчёте на большую семью. В нём находились три просторные комнаты и кухня с деревенской печью. Прожили мы в нём всего год, а тут началась война. Матушка, видно, понимала, что немцы займут наш дом, поэтому все вещи, посудный скарб были собраны в узлы и лежали в сенцах.