Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

Помню, что мы сидели там не одни сутки. Сначала была тишина. Но вот дверь кто-то распахнул, и в кухню ворвались немцы. Мы услышали голос нашего постояльца. Он отдавал какие-то команды, солдаты, громко топая сапогами, вместе с ним вышли из дому. Вновь стало тихо. В темноте, что день, что ночь, всё едино. Время, казалось, остановилось.

Но вот крышка погреба открылась! Учитель весёлым голосом сказал, что мы можем выбираться из нашего укрытия. Матушка, почерневшая за время сидения, просто лишилась сил и не могла выбраться наружу сама. Он спустился в яму, велел Алёше сверху принять мать, а сам подхватил тело матушки и поднял его вверх, подав его брату. С 42-го года каратели довольно часто стали заходить в село, и нам всё это время приходилось отсиживаться в погребе. От матушки мы узнали, что далеко не все односельчане благополучно переживали облавы. Было спалено несколько домов, их хозяев для устрашения жителей села расстреляли за связь с партизанами.

В конце 1943 года Алёше исполнилось четырнадцать лет. С этого возраста юношей фашисты отправляли на работы в Германию. В комендатуре составлялись списки стараниями всё того же Сергеича да четырёх полицаев, которыми стали несколько мужиков из нашего села. Учитель вычеркнул нашего Алёшу из списков юношей, подлежащих отправке в Германию. Не знаю, как ему это удалось! Алёше строго было сказано из дому не выходить, а при появлении старосты или полицаев быстро прятаться в погреб. Матушка там сделала запас провианта, положила тёплую фуфаечку. Стали жить ещё тише, прислушиваясь к каждому шороху. Учитель говорил, что на доносах очень старается наш староста, а поэтому селяне, как заложники, всегда были под особым контролем фашистов, устраивавших многочисленные облавы и проверки, после которых шли расстрелы и поджоги домов.

В феврале 1944 года ночью Учитель привёл в нашу ограду запряжённую в сани лошадь, приказал нам быстро собраться и ехать. По доносу наше село было заподозрено в связях с партизанами. Утром должны были зайти каратели – эсэсовцы и сжечь село! Какой ужас пережили мы от этой вести! Учитель сам посадил нас в сани, разместил узлы с провиантом и сказал, чтобы мы не возвращались в село неделю. Взяв под уздцы лошадь, он повёл её за деревню. Около двух часов он так сопровождал нас до самого леса, потом остановился, погладил нас по головам, развернул лошадь и пошёл обратно в село.

Мы забились в лесную глушь. Мороз донимал, но жечь костёр нам запретил Учитель. Так мы встретили первые лучи солнца порозовевшего востока. В чаще леса это было едва уловимое предрассветное дыхание неба. Мы услышали гул моторов машин, прибывших в село, раздавались безумные вопли людей, лай собак, редкие автоматные очереди, а потом всё затихло… И вдруг огромное зарево охватило деревню. Горело всё село, подожженное с нескольких сторон одновременно! Был слышен треск горевшего леса и ужасные человеческие крики. Мы в страхе и в слезах прижались к матушке! Она, плача и молясь, как могла, обнимала нас. Мы чувствовали, что в селе происходит что-то страшное и зловещее. Глубокий снег и лесная чаща не спасали нас от страха и ужаса происходящего. Мы все упали на колени и стали, как могли, молиться Всевышнему. Несколько часов стоял отчаянный людской крик, лаяли собаки, потом всё вновь стихло. К обеду не стало видно и отблесков пламени, зато потянуло гарью пожарища. Ветер нёс чёрный пепел, который частыми хлопьями ложился на белый снег. Чёрные хлопья, словно дьявольский снег, падали с неба! Было так страшно! Казалось, что пришёл конец света. Матушка закрывала нам рты, если кто-то из нас оказывался не в силах сдерживать громкий плач.

– Тише! Тише! Дети, потерпите! Дети, тише! – неустанно повторяла она. Так прошёл ещё один день. Мы оставались в снегу, в лесной чаще. К вечеру чёрный снег прекратился. Малыши стали успокаиваться. Хотя какое тут спокойствие! Мы просто прекратили попытки кричать и причитать. Костра мать не разжигала. Хорошо, что в мешке лежала краюха хлеба, консервы и шоколад Учителя. Всё это разом съелось.

Три дня мы просидели в лесу. Морозы так донимали нас по ночам, что было рискованно дальше оставаться здесь. Тогда Алёша вызвался сходить в село и узнать о том, можно ли нам туда вернуться. Мать, помня слова Учителя о том, что нельзя выходить из лесу неделю, всё-таки со слезами отпустила ранним утром брата в село, она боялась, что мы, дети, замёрзнем на морозе без тепла и еды. Алёша, обещая быть крайне осторожным, ушёл. Как мы ждали его возвращения!

Алексей вернулся к обеду. Он рассказал, что всё село сожжено и наш дом тоже, и никого там нет. Мы ещё одну ночь провели в лесу, прислушиваясь к любому движению. Но вокруг стояла звенящая тишина, ярко светила луна, а всё небо было усыпано мерцающими звёздами. Крепчал мороз. Уже не хотелось шевелиться, а только спать, упасть в пушистый и глубокий снег и уснуть. Матушка понимала, что наши детские силы полностью иссякли. Ранним утром мы двинулись в путь. Неоднократно мы, малыши, падали, не имея сил продолжить пробираться по глубокому снегу. Только к вечеру семья смогла дойти до села. В разлитом вокруг свете яркой луны были видны только тени от печных труб. Мы искали хоть что-то, что могло бы указать на наше село, но тщетно. Нас окружало ночное безмолвие.

Мы так ослабели, что я даже плохо помню тот день. И лишь утром, переночевав в яме, укрывшись ветками деревьев и кое-как закрыв сверху место ночлега обгоревшими листами с кровли какого-то дома, удалось осмотреть трагическое пепелище.

Не уцелело ни одного дома. Вместо изб стояли рядами обгоревшие печные трубы внутри чёрного зловонного пепелища. В первую очередь мы бросились искать что-нибудь из съестного. В некоторых сгоревших домах, имевших глубокие погреба, сохранились завалившиеся ямы. В одной из таких семья и поселилась. Мы собирали замороженный картофель, капустные кочаны, другие замёрзшие овощи, которые были припасены на зиму хозяйками жилищ. Матушка в нашей яме развела огонь и испекла мёрзлую картошку и овощи. Растопив снег, сварила похлёбку с мороженой капустой. Это было уже что-то! Мы немного ожили и обогрелись. Идти в соседние сёла побоялись. Ведь неизвестно, что там. Появление погорельцев в уцелевшем селе могло вызвать подозрение. Наверняка и там есть такие Сергеичи, как у нас. Учитель тоже говорил о возвращении в своё село. Всё это заставляло нас обустраивать жилище в яме, собрать всё оставшееся съестное, которого оказалось немного.

Не уходила мысль: что же произошло с односельчанами? Где все? Вот мы подошли к когда-то стоявшему большому колхозному сараю, в котором хранилось колхозное зерно. Пепел и только пепел, да ещё пара обгоревших головёшек и больше ничего! Неожиданно мой брат громко закричал. Мы все бросились к нему. Нательный серебряный крестик, почерневший от копоти, лежал на земле. Матушка взяла его в руки. И вдруг страшная догадка мелькнула на её лице! Она принялась руками перетрясать золу, нашла ещё один крестик, потом ещё! Алёша и сестра тоже нашли несколько таких крестиков.