Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

Но как же героиня, переодетая лесником? Что станется с той, что рискнула всем ради любимой подруги? Что будет с ней, когда завяжутся все концы сюжета? Как-никак она так радовала нас своими песнями, своими прекрасными ногами и короткой туникой. Ведь и она получит свою награду? Она клянется в вечной дружбе, подруги никогда не расстанутся. Да, да, это все понятно. А, вот появляется благородный крестьянин, чью хижину сожгли разбойники. Оказывается, он вовсе не крестьянин, а изгнанный когда-то кузен маркиза, который все это время скрывался под простой личиной и дал девушке-леснику ту самую рапиру, которой она столь воинственно потрясала. Разбойники испарились, мы переходим к сути и выясняем, кто есть кто на самом деле. Бывший крестьянин встает на одно колено и признается в любви леснику. У зала вырывается сентиментальный вздох. Она не может ему отказать, о нет – ведь мы уже ждем заключительную песенку и пантомиму.

Над нами раздаются крики, главных действующих лиц энергично осыпают цветами. Мы оставляем ложу еще до начала пантомимы, поскольку я хочу услышать отчет Руперта о его расследовании и отчет миссис Харрис о состоянии Барри. Когда мы спускаемся по мраморной лестнице, Франциско останавливают несколько знакомых, кто-то хочет представить его самому драматургу, а я обнаруживаю прямо перед собой мягкую, дряблую челюсть неотвязного мистера Хейдона.

– Доктор Барри, могу я взять на себя смелость навестить вас в вашем лондонском жилище?

Он придет, что бы я ни ответил. В его взгляде читается хищное упорство человека, который не примет отказа. Я киваю и иду прочь.

Руперт придерживает дверцу экипажа перед Мэри-Энн.

– Ничего не вышло, сэр, – немедленно говорит он, увидев меня. – Никто не видел ее и ничего о ней не слышал. Но одна из женщин, которые шьют костюмы, сказала, что она может быть в Йорке или в Бате. Какая-нибудь провинциальная труппа могла взять ее перед летними гастролями.

Меня не удастся остановить или сбить с толку.

– Мы должны найти ее, Руперт. Даже если на это потребуется год.

Я не могу поверить, что столь энергичное и неугомонное существо, как Алиса Джонс, исчезнет без следа. Алиса – из тех, кто становится антрепренером собственной судьбы. Мы найдем ее за игорным столом. Она играет ради выигрыша. Хитрит. И побеждает.

Джеймс Барри ползет к смерти медленно, по шажку в день. Когда он бодрствует, он нетерпелив и раздражителен. Недержание стало хроническим до такой степени, что уже не может быть намеренным. Я нанимаю еще одну женщину в помощь миссис Харрис. В кухне ежедневно кипятятся простыни, лестница скрипит под ногами женщин, бегающих туда-сюда с кастрюлями горячей воды. Джеймс Барри не хочет, чтобы его трогали. Он также не хочет видеть Мэри-Энн. По какой-то необъяснимой причине это доставляет ей глубокие страдания. Он постоянно требует Алису, но больше не вспоминает о шкатулке.

– Верни ее домой, мой мальчик. Верни ее мне, – шепчет он с закрытыми глазами.

Вечер за вечером я посылаю Руперта на поиски. Но утро не приносит новостей. Ему не удается ничего узнать.

Весна бушует по всему Лондону, на Гайд-парк-гейт с рассветом начинают щебетать птицы. В безветренные дни смрадный дым сжигаемого мусора доносится из подворотен и лачуг, странным образом соседствующих с особняками и ухоженными скверами, зловоние проникает в самые изящные и изысканные гостиные. На порогах домов и на углах улиц появились нищие – их экзотические, сочащиеся гноем, обсиженные мухами язвы превосходят все, что я когда-либо видел. Дэвид Эрскин нанял двух лакеев на полный день, чтобы отгонять бродяг. Лондонские клубы и гостиные как бы не замечают их существования. Однако эти замерзающие, босые, оборванные дети, что третируют и терзают Джеймса Барри, продолжают появляться из глубин Касл-стрит-ист, словно летучие демоны, что совершают стремительный набег на землю и снова возвращаются в родной хаос. Я с любопытством смотрю, как они убегают, словно побежденные гоблины, перескакивая через заборы, вереща и вскрикивая. Я не могу представить себе, как они живут.

К несчастью, мистер Хейдон оказывается человеком слова. В доме Франциско он появляется в наше отсутствие: мы с Мэри-Энн в это время прогуливаемся среди пыльных кустов Гайд-парка. Он оставляет карточку и обещает прийти снова. Приходит он на следующее утро, в еще более ранний час. Я стою перед зеркалом в гостиной, мысли мои заняты отчетом Джобсона, доставленным из госпиталя. У меня нет времени на назойливого мистера Хейдона.

– Доктор Барри, окажите мне честь, позвольте проводить вас к дому вашего дяди.

Этот человек прилипчив как муха. От него не отделаешься. Я молчу, пока кеб трясется и подпрыгивает по лондонским улицам. Но ничто не может смутить мистера Хейдона. Он говорит почти исключительно о самом себе.

Нравится ли мне театр?

Я так редко бываю там, что мне трудно судить.

Ах, ему довелось видеть прекрасную миссис Сиддонс в «Макбете». Представление давали в здании Оперы, где фигуры актеров несколько терялись. Но в этот момент, когда она входит, застает Макбета в комнате Дункана и говорит: «Глоток вина и то, что их свалило, меня зажгло. В них все угашено, а я горю огнем одушевленья» [25] Перевод Б. Пастернака. , – о, она была вся огонь! Я испытал то же волнение, что настигало меня при чтении «Макбета» глубокой ночью в замершем доме, когда волосы шевелились на голове. Я начал писать новую версию Макбета, мне она кажется более удачной, чем то большое полотно, которое я продал сэру Джорджу Бомонту. Я с большим удовольствием покажу вам свою мастерскую и последние свои работы…

Я предвижу неизбежный визит в мастерскую мистера Хейдона.

– Я буду признателен вам, сэр, если вы уточните подробности вашего знакомства с моим дядей.

– Я не знаком лично с человеком, к которому питаю глубочайшее почтение. Поверьте мне, доктор Барри, его искусство недооценено. Он лучший мастер героической живописи. Он путешествовал по Италии, видел своими глазами творения Тициана и Микеланджело. Он знает, что искусство должно поднимать публику вверх, вверх, к восприятию великого, прекрасного, правдивого, доброго.

– Несчастное упорство дяди в нежелании писать портреты и домашние сценки привело к его нынешнему разорению, сэр.

– Разве гений обращает внимание на подобные тяготы? Что ему изменчивость моды и непостоянство вкусов? Многие завидуют достижениям вашего дяди. У него могущественные враги, доктор Барри.

– Рад слышать, что его параноидальные фантазии имеют реальные основания.

Я стучу по крыше кеба.

– Простите, сэр, отсюда я пройду пешком.

Пока стук железных колес не замер вдали, голос мистера Хейдона все доносился до меня неотступно, словно глас отвергнутого божества, изрекающего последнее пророчество. Голос настаивал, чтобы я посетил мастерскую мистера Хейдона в любое удобное мне время. Этот человек примерно десятью годами старше меня. И ему явно что-то от меня нужно.