Ольга Вяземская - Воровка. Королевы бандитской Одессы

Князь рассеянно раскланялся с Ольгой и перешел к иным занятиям. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы нанятый фотограф успел сделать снимок, где член августейшей семьи за руку здоровается с уважаемой баронессой. Сама же Ольга всячески открещивалась от того, что близко знакома с великим князем, упоминая лишь, что видела его всего один раз, на балу «милейшей Марии Изяславовны». И эта правда парадоксальным образом убедила публику, что баронесса фон Штейн вхожа в августейшую семью и на короткой ноге с самим великим князем Владимиром Александровичем…

Через неделю после открытия банка «Империал» Ольга сделала и свой весомый взнос. Три долгих месяца на водах не прошли впустую — у баронессы образовалась немалая свита поклонников. Чтобы не упасть в грязь лицом, многие из них последовали примеру «прекрасной Ольги» и тоже доверили банку в управление изрядные суммы, измерявшиеся, конечно, не сотнями тысяч, но уж точно не копейками.

Обобранные многочисленными аферами одесситы долго присматривались и «принюхивались» к новому заведению. Но банк работал, никаких сверхприбылей никому не обещал и не платил.

В тишине и спокойствии прошел почти месяц. А незадолго до ранней Пасхи 1903 года биржевые газеты, не сговариваясь, объявили о невероятном повышении котировок банка «Империал». Баронесса Ольга, маркиза Вревская, и все, кто уже внес деньги, изрядно, чтобы не сказать скандально, обогатились. Газетчики тут же сообщили об этом читателям, и… И только тогда под дверями банка выстроилась многометровая очередь желавших положить деньги под обещанные проценты. Многие вкладчики чувствовали себя так, словно нашли если не подлинную золотую жилу, то уж точно изрядных размеров золотой самородок.

Прошло две недели, очереди стали уменьшаться, и тут… те же «Биржевые ведомости» сообщили, что банк… лопнул! Больше всех убивалась маркиза Вревская, умудрившаяся положить под обещания «умницы Оленьки» не только остатки своего, но и немалую часть мужниного капитала. К тому же без ведома последнего.

Сама же «умница Оленька» уже неделю пребывала в Петербурге, вызванная телеграммой.

Свет тут же воззвал к полиции. Но что могла сделать эта достойная организация? Из канцелярии самого градоначальника ежедневно справлялись о ходе расследования, но в руки полиции попали только мелкие клерки. Чаще всего ими оказывались нанятые за хорошие деньги бездомные и бродяги. Подставных «банковских служащих», как выяснилось, отмывали, учили грамотно говорить и платили за работу вперед. Увы, иногда случалось и так, что эти наемные труженики были выходцами из весьма родовитых, но разорившихся семей. Судьба может шутить с человеком чрезвычайно злые шутки. Однако речь шла не о судьбе, а о том, что свою работу эти господа делали безукоризненно. И по сути у полиции не могло быть к ним никаких претензий.

Баронесса Ольга спокойно следила за перипетиями расследования из загородного поместья фон Штейнов. Когда же шум стал стихать, а газеты перестали отделываться даже стыдливыми строками о том, что «следствие на верном пути», Ольга смяла газету и бросила ее в угол. На лице ее играла довольная улыбка.

— Да, господин Мишиц. Ваша придумка была чудо как хороша. Но моя, поди, поинтересней оказалась…

Ольга позвонила в колокольчик, и на пороге появилась Поленька Цабель — расторопная и умненькая падчерица ее первого мужа. Как бы ни складывались отношения Ольги с супругом, Поленьку она привечала и любила именно за то, что девушка предпочитала жить собственным рассудком, хотя нельзя сказать, что не на папенькины средства. Когда Ольга поняла, что брак себя изжил, от мужа она избавилась, а вот Поленьку приветила.

О, нет, не подумайте ничего дурного. Цабель по сию пору пребывал на этом свете: профессор консерватории — не столь рискованная судьба, чтобы расстаться с жизнью в шестьдесят с небольшим. Даже будучи женатым на такой своеобразной даме, как его вторая супруга. Конечно, нынче Цабель был практически нищ, но — жив. И этого, с точки зрения Ольги, было вполне достаточно. Скажем по чести, угрызений совести она не испытывала. Вообще говоря, угрызения эти были ей мало знакомы.

Итак, на пороге появилась Поленька, обожавшая свою мачеху. Конечно, Ольга никакой мачехой ей не была, однако девушка называла ее именно так. С некоторых пор Поля исполняла при баронессе обязанности секретаря. Шустрая, ничего не забывающая, исполнительная, но при этом отнюдь не дурочка — уже хотя бы потому, что обладала идеально спокойным характером и предпочитала без крайней необходимости рот не открывать.

— Поленька, дружочек, прикажи подать еще кофе, да побольше. Стылый сегодня день, все никак на весну не повернет… И садись, полакомись пирожными.

Поля поняла, что предстоит серьезный разговор. Не задумала ли баронесса очередную «проказу»?

— Сию минуту, душенька мачеха, — кивнула девушка.

Ольге очень нравилось, когда Поля так ее называла, — было в этом и достаточно хитрости, и достаточно уважения. В том, разумеется виде, который предпочитала сама баронесса.

Через несколько минут на столе появился второй кофейник, еще одно блюдо любимых Ольгой птифуров и тоненько порезанный лимон, который просто обожала Поля. Следом за сладостями появилась и сама девушка. Баронесса с удовольствием заметила, что та прихватила и блокнот с карандашом.

«Ах… Если бы Цабель в свое время понимал меня так, как Поленька… — про себя вздохнула баронесса. — Хотя, видимо, тогда я не стала бы Ольгой фон Штейн… И все-таки печально, что умница профессор не обладал даже толикой разума своей падчерицы…»

Где-то в глубине души Ольга была все еще привязана к профессору и даже слегка благодарна ему за то, что перезрелой девицей двадцати пяти годов взял ее замуж и вывел в свет.

«Однако, увы, не за что было его благодарить… Вывел — да толку-то чуть! Денег на наряды не давал, прическу заставлял делать дома… Об украшениях лучше и не вспоминать…»

Одним словом, профессор оказался бережливым и экономным, а Ольгины вкусы требовали на каждый выезд нового наряда и украшений. Да и, кроме выездов, ей хотелось весьма и весьма многого. Причем по большей части недешевого, чтобы не сказать невероятно дорогого. Ольгины траты Цабель пытался контролировать, но преуспел в этом немного. Тогда он стал взывать к ее разуму — и это тоже было ошибкой. Только начав запирать ее чековую книжку, он узнал, что супруга от его имени наделала кучу долгов.

Цабель долги отдал, супругу запер в неуютном, скверно отапливаемом доме — и через неделю узнал, что она буквально через два дня перешла в лютеранскую веру и что нынче он, профессор, преподаватель и дирижер императорской консерватории, жены не имеет, а вот долгов стало только больше.