Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

— Военный союз для двух наших государств выгоден особенно сейчас, когда османская гиена подняла свою голову и угрожает нам. Но известно ли великому послу, что мы заключили союз с русской императрицей и обязались объединить наши силы против врагов России? Мы получили также послание Абдулла паши, который обещает воздержаться от военных действий против нашей страны в том случае, если мы не будем ему мешать стать владыкою Персии. Мы отказали Абдулле в сговоре, и результатом отказа явилась Марага.

Бек остановился, тяжело вздохнув. От острой боли в ране у него искривилось лицо, он слегка побледнел. Военачальники забеспокоились. Но Бек решительным движением выпрямил плечи и более внушительным тоном продолжал:

— Наши сердца наполнились радостью, когда мы прочли письмо шаха. Мы готовы вступить с вами в военный союз!..

Посол от радости сделал шаг вперед и низко поклонился Беку.

— О, Давид-Бек хан, во всей вселенной не найти другого такого мудрого властелина, как ты.

Бек не смотрел на своих. Он знал, что радости посла они не разделяют. А спарапет, наверное, услышав его слова, проклинает себя за то, что приехал в Алидзор, и думает вновь покинуть его.

Подняв голову, он посмотрел на сияющего от радости хана и продолжал:

— Мы согласны присоединить свои войска к армии шаха…

В рядах меликов пронесся тревожный шепот.

— Тэр Давид-Бек, — послышался глухой, дрожащий голос спарапета.

Бек, будто не услышав ни шепота меликов, ни слов спарапета, продолжал:

— Я согласен стать соратником шаха Тахмаза, достойнейший хан… — И, сделав небольшую паузу, прибавил: — Но с условием. Пусть прежде шах Тахмаз со своим войском перейдет Аракс и придет в нашу страну, чтобы помочь нам отвоевать у турок Ереван и Нахичеван. Когда же, по милости божьей, совместными усилиями мы изгоним их из Нахичевана и из Араратской долины, тогда мы двинемся на Исфаган. — И, обратившись к военачальникам, спросил: — Так ли, братья военачальники?

— Так! — с бурной радостью ответили все, и громче всех прозвучал голос спарапета.

Хан мгновенно побледнел, его уста дрожали, колени подгибались.

— Но шах не может оставить у себя в тылу Мир Махмуда и прийти к вам со своим войском, великий князь, — сказал он. — Это опасно для трона.

— А как же могу я, оставив турок у нас в тылу, со своим войском пойти на Исфаган? — ехидно улыбнувшись, сказал Бек. — Ведь это вдвойне опасно. Как только мы покинем нашу страну, турки ворвутся в Сюник и в Тавриз. Это ясно и ребенку.

— Шах мыслит неполезное, достойнейший посол. Или вам неведомо, что воевать против двух врагов невозможно, — вмешался спарапет. — Мир Махмуд сейчас не очень опасен. Он потерял голову в дворцовых распрях. Сейчас опасны нам турки. Надобно покончить сначала с турками, потом двинуться на афганца. Только так можно спасти трон Тахмаза, иначе он вовсе его потеряет.

Послы онемели. Будто не замечая их растерянности, Давид-Бек продолжал:

— Сообщите молельне вселенной — шаху Тахмазу, что я буду ждать его с войском на пограничной черте наших стран, в ущелье Аракс у моста в Джуге. Пусть пожалует к нам, и мы заключим союз вечного братства и двинемся на турок. Вот наш ответ милосердному шаху.

Бек поднялся. Все, даже Шейх Уль Ислам, поняли, что Бек хитро отклонил предложение шаха.

В тот же день Мовсес дал понять персидским послам, что пора им вернуться в свою страну.

До Аракса послов провожал только Есаи с одной сотней.

Под ступенчатым подножием трона, перед полулежащим на дорогих коврах и львиных шкурах шахом Тахмазом стоял Тахмаз Кули Надир хан и рассказывал о результатах своего посольства.

— Армяне нас приняли неохотно, солнцеликий мой шах. «Меня русская царица призывает, — сказал князь армян Давид-Бек. — Я получил послание из Стамбула». Почти целый месяц нас продержали взаперти. Взамен наших щедрых даров он не дал даже пятака твоим погонщикам мулов.

— Что еще? — вставая и пятясь к трону, спросил шах Тахмаз.

— «Я стану соратником шаха только при условии, — сказал он, — если шах во главе своего войска придет в нашу страну, чтобы вместе с нами пойти против засевших в Нахичеване и Ереване турок».

— Я?.. Чтобы я пошел к гяуру-армянину? Унизился? — яростно крикнул шах. — Да как он посмел отвергнуть мое предложение! Гм!.. Понимаю… он хочет поднять меня против турок, услужить русским, облегчить им дело… Понимаю… О!.. Шайтан, шайтан… Откуда у этого гяура столько ума? — Схватив своими костлявыми пальцами хана за ворот, он в бессилии крикнул: — Верблюд! Осел! Не сумел обмануть гяуров? Подкупить меликов?

— О!.. Тень аллаха. О! Милосердный владыка, — опустившись на колени, трепещущим голосом произнес хан. — Это какие-то другие армяне, другие!.. Все обещал, но…

— Убирайся! — прохрипел шах.

Хан торопливо выкатился из зала.

Первый снег выпал в конце ноября. Ночью. Проснувшись утром, алидзорцы увидели улицы и крыши домов покрытыми белым саваном. Но уже утренние лучи солнца растопили снег. Стены домов намокли, на улицах появились лужи.

Но ни яркий солнечный день, ни приятная бодрящая свежесть, которую принес с собою первый снег, не радовали алидзорцев. Все уже знали, что здоровье Давид-Бека резко ухудшилось, что открылись его старые раны и что состояние его с каждым днем становится все безнадежнее… Встречаясь на улицах, люди прежде всего спрашивали:

— Как Бек?

— Мало надежды, — следовал ответ.

На базаре, в лавках, на улицах люди разговаривали вполголоса. Женщины, приникнув друг к другу, говорили тревожным шепотом у родников и в церквах. Старухи молились, призывая всемогущего на помощь: «Иисусе Христе, возьми нашу жизнь и отдай ему, пожалей нас». Даже дети и те были охвачены горем. Мовсес, закрыв на время свою школу, день и ночь находился у постели Бека.

Убедившись в неминуемости смерти Давид-Бека, Мхитар пригласил всех меликов и князей в Алидзор. Многие из них приехали со своими женами. В храме святой Богородицы архиерей Оваким справлял по утрам и вечерам молебны.

В доме Бека никто не засыпал. Старый агулисский хирург не отходил от постели больного… Приближенные Бека, с надеждой следившие за каждым шагом знаменитого хирурга, не увидели в его глазах ничего утешительного.

Пополудни в последнюю субботу ноября Бек почувствовал себя лучше. Он велел позвать к себе меликов и военачальников. Мовсес понял: наступают последние часы жизни Бека, он хочет проститься с друзьями и близкими.

Приглашенные молча, обнажив головы, заполнили комнату больного. Возле Бека сидели его двоюродный брат — военачальник Бали, мелик Парсаданян и хирург. В углу у входа, съежившись, стоял Согомон. Бек лежал на широкой деревянной кровати. Седые волосы обнаженной головы небрежно рассыпались по подушке, руки бессильно лежали на одеяле. Его исхудалое, иссиня-бледное лицо и печальные, но необыкновенно добрые глаза все еще светились благородством и величием.