Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

— Берегись!.. Как бы он не отрезал твои уши, — засмеялся Цатур.

— А твое какое дело, что ты суешь всюду свой нос? Ты неси свой крест, — почесав затылок, произнес рябой.

— Крест!.. — рассердился Семеон. — Какой крест мы должны нести? Почему нам чествовать персов? Русских чествовать — другое дело, христиане они. Я воевал с русскими против турок.

— Говорят, Бек и Мхитар рассорились из-за персов, — хрипло заметил рябой.

— Что ты несешь? — сказал серьезно Семеон.

— Да, да, клянусь крестом, — побожился рябой. — Они поссорились еще до Мараги. Помните, два персидских хана жили у Бека. Из-за них и из-за того, что Бек отправил в Тавриз посольство, спарапет поссорился с ним. Он требовал выслать ханов и не отправлять посольство.

— Ты заткнешься или нет? — зарычал Семеон.

— Ну что ты рычишь, заставь меня умолкнуть, ну убей, приставь к горлу саблю, — плаксиво произнес рябой, — я рассказываю то, что слышал. Клянусь прахом моего отца, что все так было, как я говорю. Да, поссорились, и Бек прогнал спарапета из своего дома. Тогда он вместе со своими войсками удалился в Варанду. А потом, помните, к спарапету приехала дочь мелика Бархудара — Гоар. Зачем она приезжала? И это знаю. Об этом ее просила супруга спарапета, умоляла, чтобы она поехала и примирила спарапета с Беком. Да простит меня бог, ведь Гоар возлюбленная спарапета. (От любопытства все трое прижались друг к другу носами.) И этой гурии удалось все же помирить спарапета с Беком. Не будь Гоар, на Марагском поле турки, упаси бог, разбили бы Давид-Бека. Да, вот ведь какие дела. Эх… человек не знает, кому верить, а кому — нет.

— Ну и ну… — протянул Цатур.

— Вот тебе «ну и ну»… — подняв чару к желтым зубам, ухмыльнулся рябой. — А теперь шах Тахмаз обхаживает Давид-Бека. Как бы не началась снова грызня между спарапетом и Беком.

— Нет, в шаха верить нельзя, — простонал Семеон. — Нужно крепче хвататься за полу русских. Вот что я вам скажу.

— Думаю, не податься ли мне туда, в страну русских? Может, там наемся вдоволь хлеба, — проговорил рябой. — Говорят, там как у Христа за пазухой.

— Ну, еще бы, — тряхнул головой Семеон, — наешься, как же!.. Был я там, три года колесил по землям этой страны. На русской земле, в городе Архангельске, прогнал меня мой хозяин-ходжа из-за штуки полотна. Чего греха таить, протянул я руку к тому полотну — и поплатился. Три года ходил с сумой, нет, и там беден народ и разорен. Боярами называют ихних хозяев-богачей, этим живется хорошо, они с мужиками обращаются хуже, чем с собаками. На собак меняют христиан, сердце разрывается, когда видишь голодных, босых мужиков. Ах, господи!..

Умолкли. Слова Семеона произвели тяжелое впечатление. Долго не могли говорить. Наконец рябой сказал:

— Все же подамся туда, христиане они, не турки.

Он перекрестился и встал.

— Добро вам, братья-воины, — сказал он. — Наелся я сегодня вволю. За то, что отнял у вас, бог воздаст вам сторицей. Темно уже, пойду поищу, где приклонить голову… — И пошел, покачиваясь и чему-то посмеиваясь про себя.

Мовсес все время докладывал Давид-Беку о настроении и жизни персидских посланников. Он сообщал, что Тахмаз Кули Надир хан недоволен оказанным ему приемом, чувствует себя оскорбленным и беспрерывно ворчит на то, что его долго держат в Алидзоре и как будто забыли о нем. Дескать, «прошла уже неделя, а Давид-Бек не изъявляет желания принимать меня», — передал Мовсес слова посланника и добавил, что тот возмущен, ругает слуг за то, что они якобы подают ему несвежий хлеб. А Шейх Уль Ислам не разрешает никому из христиан входить в его покои, брезгует нашим хлебом и питается яйцами, купленными им на базаре.

Давид-Бек слушал Мовсеса спокойно, наказывал не придавать значения словам хана.

— А хану передай, — добавил он, — что я не смогу принять его в скором времени, пусть ждет.

— Передам, — обрадовался Мовсес, которого раздражала заносчивость хана.

— Еще что нового? — поднял голову Бек.

— Настоятель Мушского монастыря святого Предтечи с пятьюдесятью всадниками и сорока семьями прибыл в Татев, к епископу, с просьбой выделить ему землю для основания села.

— Это нехорошо, Мовсес. Настоятель поступил глупо. Как можно обезлюдить родные земли? Нехорошо. Как раз этого и хотят турки, чтобы наши земли опустели.

— Отправить их обратно? — спросил Мовсес.

— Кого, мушцев? Нет, теперь уже поздно, пропадут в пути. Пошли человека, пусть он отведет и разместит их в селе Арсеняц. Напиши указ, чтобы предоставили им землю, пастбища, лес и все другие угодья разрушенного села. Пусть мушцы возродят его. Что еще?

— Сегодня вечером в трактире близ церкви святой Богоматери появился какой-то подозрительный нищий. — Бек настороженно посмотрел на Мовсеса, тот поклонился. — Нет, он не турецкий шпион. Бездомный бродяга. Спьяну болтал, будто ты рассорился с Мхитаром из-за персидских ханов. А выпивавший с ним воин жаловался на то, что мы оказываем почести посланнику шаха Тахмаз Кули, вместо того чтобы истребить их. Нищего арестовали. Нужно заткнуть рот бродяге.

— Отпусти, — махнул рукой Бек, — он не виноват, такое было. Пусть идет куда хочет. Что еще?

— Католикос Аствацатур Амаданци преставился.

— Да?! — не то обрадованно, не то удивленно воскликнул Бек. — Царство ему небесное. Что был, что умер — одно и то же. Кого помазали на его место?

— Некоего Карапета Улнеци. Нагаш Акоп, ездивший в Эчмиадзин за червецами [72] Червецы — полужесткокрылые насекомые, из которых изготовляли чрезвычайно устойчивую краску. и старинными книгами, присутствовал при его миропомазании. Святейший прогнал художника за то, что Акоп высказывал недовольство, почему на выборы не были приглашены сюникский епископ и гандзасарский католикос. «Мятежных и нечестивых арцахцев и сюникцев я своими не считаю», — сказал новопомазанный святейший.

— Да-а, — горько усмехнулся Бек. — Так часто бывает, плохого сменяет худший. Он ставленник турок, добра от него ждать не следует. А наш преосвященный Оваким надеялся, что сам займет престол.

Персидских послов Давид-Бек принял лишь спустя месяц после их приезда. Принял без какой бы то ни было торжественности. Военачальники и мелики были одеты так, словно отправлялись в военный поход. Во время приема присутствовали также старейшины Армянского Собрания, многочисленные сотники, младшие чины, даже простые воины, купцы и духовные лица.

Тахмаз Кули Надир хан, войдя в круглый зал Армянского Собрания в сопровождении Шейх Уль Ислама, двадцати вельмож и несших мешки с подарками персидских воинов, смутился, увидев сидящего в простом кресле, прямо против дверей, Давид-Бека. Хан в первый раз видел этого высокого человека с седыми волосами и седой бородой, чье имя с почтением и со страхом произносили во дворце шахиншаха. Хан низко поклонился Беку. Стоящий возле него Мовсес дал понять, чтобы тот подошел поближе. Хан сделал еще несколько шагов по направлению к Беку. За ним хотел последовать и Шейх Уль Ислам, но Мовсес удержал его за полу…