Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

— Исправлю, тэр Давид-Бек, — искрение сказал он. — Ты искусство чувствуешь больше, чем то следует властителю.

— Но, повторяю, я вызвал тебя не для этого, — сказал Бек. — Я уже приказал предоставить тебе здесь, в Алидзоре, здание для мастерской с залом, комнатами, кельями для учеников.

— Неужели? — обернулся к нему Нагаш.

— Удивляешься?

— Удивляюсь, что в это смутное и тяжелое для нашего народа время ты нашел возможность предпринять такое большое дело.

— Удивляться нечему, Нагаш Акоп, — с доброй улыбкой ответил Бек. — Нам нужны очаги света и знания. Я хочу, чтобы мы в Алидзоре кроме школы инока Мовсеса имели также свою художественную школу. Живописные школы, как тебе должно быть известно, раньше у нас существовали. Ты ведь слышал о знаменитой мастерской художника Маркаре в Ани, художника Церуна в Хизане, о мастерских в Армянской Киликии, в Средней Армении и в других местах. Но с гибелью нашей государственности погибли и они.

— Мой покойный отец, Нагаш Овнатан, также имел намерение открыть мастерскую и, собрав учеников, обучать их.

— Вот видишь! — обрадовался Бек. — И твой отец мечтал о добром. Сделаем, стало быть, то, что задумали. Собери учеников, оборудуй свою мастерскую, выпиши из Европы все необходимое. Я беру на себя все расходы.

Лицо Нагаш Акопа сияло от радости.

— О!.. Великий человек!.. — воскликнул он. — Чем могу возблагодарить тебя?

— Верным служением народу своему и отечеству, — ответил Бек.

— Готов служить самоотверженно, — взволнованно сказал Нагаш. — Но, тэр Верховный, не откажи мне в просьбе, разреши написать твой портрет.

— После, после! Теперь не время.

Открылась дверь, и вошел спарапет. Бек с умилением посмотрел на него и радостно улыбнулся:

— С добрыми пришел вестями?

— Шах Тахмаз архангела послал к нам. Тавриз и шах ликуют.

— Добро, — превозмогая боль в ране, произнес Бек. — Зачем?

— Шах собирается послать к тебе большое посольство.

— Неужели?

— Страшно разгневался на Асламаз Кули хана и Хосров хана, которые бросили тебя. Готов просить прощения.

— Кого намерен направить послом в нашу страну?

— Тахмаз Кули Надир хана.

— Большая честь! — иронически сказал Бек. — Что поделаешь, примем, пускай едет. А? Что скажешь, спарапет, принять персидское посольство или нет?

— Нужно принять, тэр Бек, ведь вреда нам от этого не будет!.. — сказал Мхитар.

— В таком случае готовься поехать навстречу послу.

Это поручение явно огорчило Мхитара, но он смолчал. Не его, спарапета армянских войск, а последнего погонщика мулов следовало бы послать навстречу послу персидского шаха.

— Вести о сражении у Мараги дошли до европейских дворов, — медленно заговорил Бек. — Английский посол в Стамбуле, говорят, рассвирепел. Взбесился, морская собака. Выразил султану соболезнование по поводу поражения Абдуллы. От имени английского двора обещал султану снова снабдить его оружием и золотом. Он и франкский д’Бонак вновь подстрекают турок против нас. Султан в траурном облачении.

— Пусть поскорбит, — сказал Мхитар.

Живописец и Мхитар недолго оставались у Бека.

Старый хирург, который то и дело входил в комнату, давал знать, что пора оставить больного в покое.

Аракс бушевал.

Вздувшаяся от весенних ливней река выходила из берегов, заливая прибрежные низины глинистой водой. Над рекой со звонким карканьем кружились стаи птиц. Хищники то и дело стремительно падали в реку и, с минуту теряясь в ее мутной воде, снова устремлялись ввысь, чтобы сесть на голые камни прибрежных скал и переваривать еще трепещущую в желудке рыбу.

На изогнутом, как лук, мосту через Аракс, напротив Старой Джуги, показалась группа всадников. Ехавший впереди всадник вез шахское знамя. Под торжественные звуки труб они переехали мост и вступили на землю Армении. Это были посланники персидского шаха, направляющиеся к Давид-Беку.

— Подымите белое знамя, — приказал глава посольства Тахмаз Кули Надир хан и натянул поводья испуганного ревом реки коня.

Рядом с шахским знаменем с изображением льва поднялось белое шелковое полотно — знак мирного посещения. Из густых, как сплошная желтая стена, прибрежных тростниковых зарослей вдруг выехала группа вооруженных всадников и приблизилась к отряду. Ехавший впереди сотник Есаи снял шапку, вытер ею лоб и, остановив коня поодаль, спросил по-персидски:

— Кто вы и зачем прибыли в нашу страну?

— Я Тахмаз Кули Надир хан, — ответил посол. — От имени персидского шаха еду ко двору Давид-Бека.

— А… — протянул, как бы не зная, в чем дело, Есаи и, подъехав поближе, спросил с нескрываемым презрением: — Которого персидского шаха ты являешься послом, хан?

Тахмаз Кули Надир хан был уязвлен. Как смеет этот волосатый дикарь задавать ему такой вопрос?

— Персия имеет одного шаха, и им является тень аллаха — Тахмаз шах.

— Разве? — улыбнулся Есаи. — А мы слышали, что в Персии два шаха. Один, что сидит в Исфагане на троне почившего Султан Гусейн шаха, афганец Мир Махмуд, а другой — сын покойного — Тахмаз. Значит, ты посол Тахмаза, добро, добро… Прислал бы ваш шах в нашу страну Хосров хана или Асламаза Кули. Ведь они хорошо знают эти места. Мне довелось их видеть, кажется, в Мараге. Ах! Как они были роскошно одеты… Ну, что делать, хан посланник, пожалуй к нам, мы достойную окажем тебе честь. Будь добрым, отдохни здесь, пока я не уведомлю моего господина о твоем прибытии.

И, не ожидая ответа, Есаи повернул коня и, обдавая посланников густой пылью, скрылся за скалами. Тахмаз Кули Надир хан закусил губы и, проглотив обиду, сошел с коня. Его примеру последовали двести пятьдесят сопровождающих его всадников. Шейх Уль Исламу помогли спешиться.

Полуденное солнце припекало. Хан, впервые попавший в Армению, своими зелеными тигриными глазами оглядывал, казалось вклинившиеся в небеса, армянские горы.

— Проклятая страна, — пробормотал он.

— Сам черт потеряет голову в этих ущельях. Солнце жалит, как пустынный скорпион, — проворчал Шейх Уль Ислам. — Поскорее бы войти под какое-нибудь укрытие.

Откуда было знать этому страдающему под тяжестью двенадцатислойной чалмы человеку, что он останется под палящим солнцем до самого вечера.

А в это время перед своим шатром, разбитым у горного прозрачного ручейка, под тенью свисавшего со скалы инжирного дерева, спарапет играл в шахматы с Мовсесом, он упорно искал ответный ход, склонившись к низенькому шахматному столику. На тонких красивых губах Мовсеса обозначилась улыбка. Он доволен был своей игрой. К ним подъехал Есаи и, не сходя с коня, сообщил о прибытии посланников.

— Не мешай, — рассердился Мхитар, — к дьяволу их. Как же это случилось, Мовсес?

— Ты проиграл, тэр спарапет, — спокойно ответил Мовсес, — торопишься. В царской игре торопиться опасно. Ты проиграл.