Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Мигран встревожился. Как он может удержать Хндзореск с семью сотнями всадников, когда отец еще жив и имеет при себе две тысячи храбрецов! Он проглотил подступившую к горлу слюну.

— Султан не забудет и твоих услуг, тысяцкий Тэр-Аветис, — продолжал паша. — Я думаю, пора тебе отложить саблю и взять в руки крест священника. Если захочешь, можешь воссесть на трон в Татеве.

Надежды Тэр-Аветиса разбились.

— А кому останется Сюник? — спросил он, поднимая глаза.

— Победителю, — сурово ответил паша. — В этой стране, кроме великого султана, другого владыки быть не может. Целуй руку, подающую тебе милость, и будь доволен. Я люблю, когда цари склоняются передо мной и храбрецы покоряются моей воле. Никто не должен меряться со мной умом и особенно оружием. Всякая голова, которая не склоняется передо мной, кроме головы владыки вселенной султана, будет срублена.

Тэр-Аветис пал к его ногам.

— Я согласен, только пощади народ, милосердный владыка, — склонив голову до земли, умолял он.

— И это зависит от вашего благоразумия, — сказал паша и поднялся. — Теперь вы мои дорогие гости. Идемте, мой повар вкусными кушаньями утолит ваш голод.

Он направился к парадному входу Армянского Собрания. Во дворе муллы жгли изъятые из церкви книги, картины, старинные грамоты католикосов и царей. Паша с притворной вежливостью беседовал с сотником Миграном и меликом Муси. Он ненавидел этих новых своих подданных, был бы рад обезглавить и их. Но хитрый турок умел заглядывать вперед. Да, они помогли ему взять Алидзор. Но падение Алидзора еще не гибель Сюника. Еще на свободе Верховный властитель Мхитар, со своей армией, есть еще живущий в горах народ. Паша хорошо понимал, что он не сломил еще сопротивления армян. Теперь надо обласкать их, притвориться. Из Тавриза шлют ему тревожные вести. Персы подняли голову. Тахмаз Кули Надир хан стал грозной силой. Надо спешить в Персию. Оставить эту еще далеко не покоренную страну в руках верных ему армян, а верны ли ему эти гнусные предатели…

Они вошли в один из залов. На полу виднелись следы крови. Под окном дымилась древняя рукопись из пергамента. Паша пригласил гостей садиться. У дверей остался стоять растерянный Тэр-Аветис.

— Подойди, брат, сядь рядом со мною, — веселым, подбадривающим голосом пригласил его паша. — Забудем былое и предадимся веселью. Подойдите и вы, паши. Приведите музыкантов, я хочу развлечься.

Посадив Тэр-Аветиса возле себя, паша шепнул ему:

— Как принесешь мне голову Мхитара, тут же назначу тебя владыкой Сюника. Только в смерти Мхитара ищи свое спасение и спасение своей страны.

Незаметная улыбка пробежала по бледным губам Тэр-Аветиса. «Кто тот храбрец, который сумеет снести голову Мхитара? — подумал он. — Нет его. Нужно убедить Мхитара поскорее покинуть Сюник, чтобы коварный Абдулла не потопил в море крови оставшийся в живых народ».

Хотя Тэр-Аветис видел, что сераскяр подло обманул его, разорил и ограбил Алидзор, но все еще был уверен, что этой тяжелой жертвой он спас страну. Он сдал Алидзор, чтобы жили другие города и села. И они будут жить. Паша подарил сотнику Миграну владения его отца, он вручил мелику Муси Агулис и Ордувар. Они избавлены от резни. Остается убедить пашу больше не устраивать погромов, довольствоваться Алидзором и их искренней покорностью. А посему надо заставить Мхитара уехать из Сюника, чтобы дать возможность как-нибудь сохранить народ, не толкать его снова в пекло смерти.

Во время пира Тэр-Аветис говорил с пашою только об этом. Паша обещал больше не совершать в Сюнике набегов, но, как и прежде, требовал, чтобы армяне схватили Мхитара или же обезглавили его.

— Лишь только тогда я поверю в искренность вашей верности и пощажу армянский народ.

Наступило третье утро после падения Алидзора.

На большой площади, где еще стояла окровавленная плаха, показались муллы турецкой армии. Они шли, сопровождаемые барабанной дробью. Вскоре со всех сторон начали стекаться уже уставшие от грабежа и крови аскяры. Главный мулла, читая из корана какие-то касиды, повел массу правоверных к алидзорской церкви Божьей матери.

— Что хотят предпринять последователи пророка? — спрашивали друг друга аскяры.

— Сегодня день священного огня, или вы забыли об этом, мусульмане? — отвечали старые воины. — Аллах требует жертв за дарованную им победу.

Муллы подошли к церкви, оттолкнули тяжелый засов и выстроились вдоль двора. Аскяры вошли в храм и вытащили запертых там духовных отцов. Первым вышел со скрещенными на груди руками Мовсес. Переступив порог церкви, он воскликнул:

— Благослови меня, боже!

То же повторили шедшие за ним священники.

После них из церкви вывели Сатеник, Зарманд, жену Владимира Хлеба и еще несколько десятков женщин. Зарманд одной рукой поддерживала тикин Сатеник, другой сжимала запястье маленького Давида. Пергаментное спокойное лицо тикин Сатеник выражало невозмутимую силу и решимость, заставляя каждого проникнуться к ней уважением. Маленький Давид прижимал к груди крохотное, размером со свою ладонь, евангелие в кожаном окладе.

Муллы окружили обреченных. Мовсес вдруг запел мощным басом:

Ему вторили другие. Даже маленький Давид пел вместе с матерью:

Муллы били несчастных. Но пленные не умолкали. Они падали, снова вставали, поддерживая друг друга, и, собрав последние силы, продолжали петь, зная, что идут на смерть. Так, истязая, их и довели до площади. Здесь на глазах обреченных на смерть армянских монахов, женщин и детей стали сооружать костер из дров, хвороста, дверей, снятых с ближайших домов, и деревянных изгородей. Зарманд прикрыла полой кафтана лицо Давида, чтобы ребенок не видел творящегося ужаса. У Мовсеса охрип голос, но он все шептал слова молитвы.

Пленных стали сгонять в круг и валить в костер. И тут неожиданно прибыл конный гонец паши и сообщил главному мулле, что по приказу паши он должен увести находившихся среди пленных женщин. Зарманд посадила Давида на плечо и пошла впереди всадника, обнадеживая тикин Сатеник.

А костер пылал, разбрасывая искры.

Много, ох как много жертв было принесено аллаху в этот день…

Комната, в которой были заперты Вард-хатун и жены Миграна и Пхиндз-Артина, имела лишь одно узкое окно, которое выходило на площадь. Женщины уже знали, что турки заняли город, но они не знали, что случилось с их близкими. За три дня мужья ни разу не навестили их. А сторожившие аскяры не разрешали им выходить даже в коридор.

Неизвестность угнетала и тревожила сердце сына Тэр-Аветиса, юного Гигана. Силясь увидеть и узнать что-нибудь, он, затаив дыхание, неотрывно смотрел из окна во двор. «Где Агарон, что с ним?» — мучительно думал он. Когда турки ворвались в город, его не было в полку. Ребята сами бросились на врагов, и многие пали, сраженные турками. Пал бы и сам Гиган, если бы посланные отцом люди не схватили его и не привели сюда. Что стало с оставшимися, спасся кто-нибудь или все погибли в этой ужасной бойне? Больше всего его беспокоила судьба Агарона. Сжималось сердце, когда он думал, что и тот мог погибнуть… Он много раз пытался выбраться из своего заключения, но часовые не выпускали.