Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Слова Мхитара пришлись всем по душе. Поднялся такой шум, что орлы, сидевшие на вершинах скал, взлетели в небо, собаки залаяли…

— Да будет благословен путь, по которому ты пришел к нам, тэр спарапет! — кричали пхндзакарцы.

Нововозведенный староста терялся, краснел, клялся, что всегда будет верен армянской власти.

— Счастливо оставаться! — Мхитар взмахнул рукой и направился к коню.

Товма побежал, чтобы взять лошадь под уздцы. Выехали потайной дорогой. Товма, староста Туриндж и еще несколько пхндзакарцев сопровождали гостей.

— Вот взбесится мелик Бархудар! — засмеялся Тэр-Аветис, когда спустились в ущелье. — Хорошую кость мы засадили ему в глотку.

— Проглотить проглотит, но не переварит, — улыбнулся и Мхитар. — Сегодня мы приобрели хорошего союзника. Пхндзакар — петля на шее этого жестокого мелика.

— И все же властитель Хндзореска предан нашему обету…

— Дай-то бог! — ответил Мхитар и пришпорил коня.

Спустились в лощину Вараракни. Мирно курились расположенные на возвышенности дома. Вдали, в скоплении скал, обозначились родные башни замка Дзагедзор. Спарапет с грустью посмотрел на них. За его стенами находились жена и дети. Но заехать туда сейчас Мхитар не мог.

Вечером следующего дня они добрались до Татева.

Давид-Бек стоя выслушивал донесения Мхитара и Тэр-Аветиса, затем тут же послал их к ущелью Аракса против ожидающегося оттуда наступления персидских ханов.

Черные тучи сгустились над нагорьем.

Дзагедзор пребывал в полуденной истоме.

Покоясь на высокой скалистой площадке, он был неприступен. С внешним миром его связывал лишь один каменный мосток. Внизу лежала узкая и зеленая долина Вараракна, сверху над замком нависала священная гора Ласт, поросшая непроходимым кустарником.

На вершинах уже лежал снег. Скотоводы увели стада в села, и в болотистых местах долины паслись лишь одинокие буйволы и кони.

На единственном каменном балконе, висевшем над бездной, стояла Сатеник, жена спарапета Мхитара. Рослая, высокобровая, со строгим и приятным лицом. Ее черные, с редкими серебристыми нитями косы сложены на голове венцом. На матово-белом лице этой еще молодой женщины запечатлелись возвышенная грусть и постоянная задумчивость. Радужная шаль сползла с плеч и свесилась на перила балкона. Небесного цвета с тройными полами шелковое платье касалось изумрудных агулисских сапожек — носки их были отделаны чеканным серебром. Талию перехватывал широкий золотой пояс с большой пряжкой, на которой был выгравирован герб рода Джалалянов — два обнявшихся льва.

Сатеник глядела на дорогу, единственную, что вела к замку. Начиналась она в глубоком ущелье Аранац, миновав перекинутый через реку лукообразно выгнутый мост, приводила к воротам.

Уже третью неделю Сатеник не получала вестей от супруга. «Что случилось, почему Мхитар не шлет гонцов, — терзалась она, — вдруг несчастье?! — Подумала и ужаснулась от этой мысли. — Онеметь бы мне. О чем я думаю? Надо молить о том, чтобы отверзлись перед нами врата милосердия всеблагого господа». И тем не менее тревожная мысль родила в ней новое смятение: «А что, если Мхитар послал своего гонца сперва в Хндзореск, к Гоар?»

Эта мысль подавила ее, губы у Сатеник задрожали, прерывистый стон вырвался из груди.

Сатеник была наслышана о давней любви Мхитара и Гоар, дочери мелика Бархудара. Всякий раз, когда она вспоминала Гоар, в сердце у нее поднимался неукротимый гнев и Сатеник была готова проклинать супруга страшными словами. Но каждый раз находила в себе силы подавить внутреннее возмущение. «Господи, храпи моего Мхитара, взошедшую звезду армянского небосклона!» Сознание его значимости обуздывало гнев этой мудрой и преданной женщины. И она, чтобы не печалить супруга, скрывала от него свои мучения, не говорила, что знает о его тайной любви.

Сатеник происходила из высокочтимого рода Асан Джалаляна. Она давно потеряла мать, в сражении с персами был убит ее отец. Сатеник исполнилось восемь лет, когда ее удочерил брат отца, католикос Гандзасара Есаи Асан Джалалян и взял ее в монастырь. Там она получила образование. Сам историк, дядя обучил племянницу древнеармянскому, древнегреческому и персидскому языкам. А потом, когда Сатеник вышла замуж и собралась в Сюник, дядя посоветовал ей заняться описанием истории войн Давид-Бека. И Сатеник вняла его совету.

Пятнадцать лет назад Давид-Бек женил на ней своего любимца Мхитара, надеясь громким именем могущественного княжеского рода Асан Джалалянов и содействием энергичного католикоса Есаи укрепить свою власть. Не будь требования Давид-Бека, разумеется, ни католикос, ни князья Асан Джалаляны никогда не отдали бы Сатеник за Мхитара, человека не знатного, не княжеского рода, к тому же всего-навсего сотника. Владетели Арцаха знали, что Давид-Бек питает глубокую любовь к Мхитару, который своей храбростью и воинскими талантами блистает среди армянских военачальников.

Избранницу Давид-Бек видел у католикоса, и она понравилась ему. Сами же нареченные встретились друг с другом лишь в день свадьбы.

С тех пор прошли годы. Сатеник беззаветно любила мужа.

Не впервые Мхитар выезжал на войну, и всегда Сатеник в полной уверенности ожидала окончания войны и возвращения мужа, но на этот раз сердце ее предчувствовало что-то недоброе. Будто должна она получить какую-то черную весть.

Вот и сегодня, оставив сыновей — четырнадцатилетнего Агарона и годовалого Давида — на попечение служанки, Сатеник вышла на балкон и с тревогой стала вглядываться в дорогу, ведущую в замок. Так было вчера и позавчера.

Однако дорога оставалась пустынной. В мучительном ожидании жили также Дзагедзор и Горис. Там порой на краю обрыва появлялась какая-нибудь женщина и, наведя над глазами козырьком ладонь, долго смотрела на безлюдную дорогу.

Погруженная в горькие думы, Сатеник не заметила, как на балкон вышла жена тысяцкого Тэр-Аветиса — низкорослая полная Вард-хатун. Почувствовав на своем плече ее руку, Сатеник встревоженно обернулась. Но на ярко-румяном лице Вард-хатун не было и тени тревоги и беспокойства. Глаза женщины излучали ту беспечную отвагу, которая была присуща всему ее роду Парсаданянов, властителей гавара Кафан.

— Опять заглядываешься на дорогу? — спросила Вард-хатун с упреком.

Сатеник недовольно посмотрела на нее:

— Удивляюсь тебе, Вард. Наши мужья ушли на войну, и мы ничего не знаем о них, а ты?..

— Не в траур же облачаться, — засмеялась Вард-хатун. — Мужчина рожден для войны, его голова должна пасть на поле брани. Я бы не пожелала иметь мужа, который собирается умереть в объятиях жены.

— Прости тебя, господи, — со страхом прошептала Сатеник и прикрыла веки. — Сколько мы перевидели войн и крови… Ужас охватывает… Тяжко на душе… И вестника нет…