Вальдемар Лысяк - Императорский покер

Савари был умелым шпионом, и потому Наполеон, сразу же после заключения тильзитского трактата, сделал его своим первым представителем в Петербурге. Это была переходная миссия, типично шпионская, и она принесла плоды. Хотя перед ненавистным "жестоким псом корсиканца" тут же закрылись двери всех петербургских салонов, а дипломаты и столичное общество демонстративно игнорировали Савари, тот узнал, что было нужно, и после своего возвращения в Париж (24.01.1808) убедил Бонапарта в том, что в Тильзите Александр играл большую комедию, чем они предполагали, и что Россия о чем-то договаривается с Австрией и Англией у Франции за спиной.

Савари как министр полиции был крайне бдительным, тем не менее, Талейрану удалось выслать через Нессельроде несколько донесений. Самое важное из них, возбудившее в Петербурге громадное беспокойство — от 5 декабря 1810 года. Тогда Талейран доносил, что Наполеон окончательно решил восстанавливать великую Польшу ("он намерен бросить войска на Вислу и восстановить Польское Королевство"), возвратив ей некоторые территории, в том числе и всю Галицию, за которую Австрия получит взамен Далмацию и города Триест с Фиуме. Откуда старый лис почерпнул данную информацию (а она во всех мелочах была подлинной) — мы не знаем. Но можем догадываться. Жизненный девиз Талейрана звучал: " Faire marcher les femmes ", что в свободном переводе означает: все устраивать через женщин. Вы вспоминаете тот мрачный вопрос Массона относительно французских изменниц: "А какую роль отвел им Талейран?".

Таким вот образом мы вновь возвращаемся в отравленный сад Амура. В марте 1812 года шпионская карьера Талейрана пришла к концу. Вот уже несколько месяцев ему все труднее было добыть что-то ценное на продажу, а за мусор русские не желали платить. Именно в марте князь Куракин (российский посол в Париже) написал Румянцеву, что "юрисконсульт" уже не может рассчитывать "на новый, столь же обильный урожай". Впрочем, для Петербурга это было очевидно уже в январе того же года.

Российская разведка совершенно не опечалилась этим, поскольку в Париже уже длительное время работала новая российская разведывательная сеть, да еще и как работала! Талейран не мог бы и мечтать о получении столь фантастически ценных сообщений, которые поступали в Петербург в этой раздаче пятого раунда. Одним из существенных элементов данной раздачи была скандальная любовь двух сестер "бога войны" и красивого полковника, который был козырной картой царя.

Этому баловню женщин, любимому флигель-адъютанту Александра I, было в ту пору всего двадцать пять лет, но он уже был гвардейским полковником. Следовательно, это должен был быть парень способный, причем, способный на все, и именно так оценил его царь-батюшка, сделав из него своего "человека — на все руки мастера". Звался он Александром Ивановичем Чернышевым (1785–1859), и последние четверть века своей жизни он провел на посту министра иностранных дел Империи. Но перед этим, будучи совсем еще сопляком, он принял участие во множестве военных кампаний (начиная с весьма плохо закончившейся аустерлицкой), и едва он перевалил на третий десяток, как Александр уже начал использовать его в качестве личного курьера в самых ответственных миссиях; в качестве своего чрезвычайного посланника, как свое "ухо и глаз" там, куда эти глаз и ухо следовало направить.

В 1809 году, когда Австрия посчитала будто бы пришло самое время, чтобы "набить корсиканскую рожу" (слова одного из венских дипломатов) "узурпатора", развалившегося на троне в Париже, и объявила ему новую войну — Россия изображала из себя союзницу Франции и ввела свою армию на территорию австрийской Галиции. Правда, армия эта совершенно не воевала с австрийцами, зато трудолюбиво мешала армии князя Понятовского в освобождении этой территории, но все это весьма красиво называлось так, что Россия помогает своему французскому приятелю в борьбе с Веной. К тому же еще, чтобы еще сильнее подольститься к Бонапарт, царь робко спросил, а не мог бы его "брат" на время этой вот кампании приять в свое военное окружение нескольких молодых российских офицеров, ибо, где же еще, как не под крылом величайшего военачальника всех времен, обучаться те искусству воевать? Наполеон выразил согласие, и царь прислал к нему "учиться" трех офицеров во главе с Чернышевым.

Молодой и задиристый Чернышев с места понравился "богу войны". Его штабным офицерам — уже несколько меньше, хотя, по своему обычаю, он всех очаровывал и кадил всем ладан:

— Можете мне верить, потому что я люблю ваш народ, даже тогда, когда мы сражаемся друг с другом. Я предпочитаю вас австрийцам (…) Ваш народ обладает энергией, у каждого француза имеется душа, честь и амбиции. И мне это очень нравится!

Французы глядели в косые, прищуренные глаза молодого человека и не знали, что думать об этом неожиданном обожателе, которого император осыпал похвалами и даже наградил после Ваграма (битвы, в которой Австрия потерпела страшное поражение) крестом Почетного Легиона.

Через полмесяца после Ваграма, 23 июля 1809 года, Чернышев вернулся в Петербург и месяцем позднее, 21 августа, Александр выслал его снова в Австрию с двумя письмами. Первое из них, врученное адресату 1 сентября в венском дворце Шёнбрунн, предназначалось "брату". В этом письме царь радушно распространялся о своей дружбе к "Monsieur mon frére" ("Мои дела находятся в руках Вашего Императорского Величества. Со всей открытостью доверяюсь дружбе, которую питает ко мне Ваше Императорское Величество"), речь же в письме шла лишь о том, чтобы Наполеон не увеличивал этой — как он это шикарно определил — " ci - devant Pologne " (бывшую некогда Польшу — фр.) (кстати, просьба эта исполнена не была, и в тот год Бонапарт весьма заметно увеличил площадь Герцогства Варшавского).

Второе письмо Чернышев завез в венгерский замок Дотиш, где проживал разбитый император Австрии, Франц. Правда, в этом письме черным по белому говорилось, что Россия — союзник Франции и Австрии помогать не может, но Чернышев успокоил Франца устным посланием от царя: временно они обязаны так писать, но, потерпите, а там поглядим, кто возьмет верх.

С той поры полковник Чернышев был постоянным связником между Наполеоном и Александром и делал это с рвением врожденного кавалериста. Кто-то подсчитал, что за неполные четыре года он преодолел по этому маршруту более десяти тысяч миль! Как-то раз он преодолел расстояние из Петербурга в Байонну (на берегу Бискайского залива) и назад, то есть, почти семь тысяч километров, за тридцать четыре дня! Для тех времен это было рекордным достижением, и только лишь доверенный курьер Бонапарт, Мусташ, мог бы с ним сравниться. Чернышев делал это столь регулярно, что в Париже, в котором пребывал чаще, чем в Петербурге, его называли "почтальоном".