Григорий Панченко - Потерянная принцесса [litres]

Дервиш злобно ударил пятками осла, и тот понесся вперед, к голове колонны. Вскоре он скрылся из виду.

На спине верблюда, использовавшегося как торговый помост, сейчас стоял, намертво вцепившись в высокую луку седла, другой потешник, горбун, словно составленный из нескольких уродливых кусков и потому сам похожий на верблюда. Он акробатикой не занимался, наоборот, его лицо было искажено страхом перед падением – но внизу торговались столь же бурно: как видно, уродство стоило больших денег.

Двое купцов продолжали разговор, изливая негодование на Тургула ибн Гюндуза.

– Ну, он ведь совсем стар, – говорил тот, что для Лютгера оставался безымянным. – Через год, много два, все решится само собой… А сын его перед султаном заслуги спасителя не имеет.

– То-то и оно, что имеет! – с величайшей досадой отвечал Фируз. – Этот, как его, Осман, по слухам, был рядом с отцом во время той самой битвы, говорят, показал себя удальцом… Да и год-два спустя вообще не знаешь, чего ждать, по нынешним-то временам!

– Это точно, – с сочувствием кивал безымянный, – Аллах, в неисповедимости путей своих, порой грешникам долгий срок жизни отпускает… Одно хорошо: все же далек тот бейлик, редко в него удается рабам сбежать.

Тут вы ошибаетесь, малопочтенные. Похоже, не так уж далек бейлик, где находится город Сёгют.

Разговор о покупке то ли полудесятка, то ли полудюжины рабов Лютгера всерьез обеспокоил. Пускай девиз Ордена – «Fratres glаdiferi militiae Christi est», точнее (он поспешно поправил себя), «Helfen – Wehren – Heilen», а уж всяко не «Gloria Tibi Trinitas et captivis libertas» [22], все равно рабы, которых купят здесь, – христиане, и освободить их из неволи – дело достойное. Он твердо знал, что это будет именно освобождение, что бы там ни думали по этому поводу туранцы.

Однако долг перед Орденом – прежде всего. Они здесь не для того, чтобы выкупать единоверцев из рабства. В отряде же свободных седел, если очень постараться, можно найти четыре, но никак не пять, тем более не шесть.

Но даже не это сейчас самое важное…

Сзади вновь одобрительно загомонили, потом раздался короткий и тихий, будто удивленный, вскрик – тут же перекрытый шквалом разочарованных возгласов. За горбатого потешника тоже была выплачена хорошая цена, но он, еще не успев по-настоящему сменить владельца, сорвался со спины верблюда и погиб на месте: то ли расшибся при падении, как скверно обожженная из-за нелепой формы ваза, то ли под ноги коню угодил. Тут же бешено заспорили продавец и покупатель, выясняя, чья это потеря.

Лютгер к их воплям уже не прислушивался. Гораздо важнее, что мамелюкская стража уже проследовала вдоль каравана и исчезла на холмах по правую руку от его течения.

Он вновь подъехал к Эртургулу вплотную.

– Бей…

Тот по-прежнему не повернул головы, азартно доторговываясь с приказчиком (доносились обрывки фраз: «Силен, как полтора осла… Для услад приятен… Не опорочена, хоть сейчас к султану в гарем!»). Лекарь участвовал в их разговоре, успешно сбивая цену: «Это не жилистость, уважаемый, это просто худоба: плохо ты своих двуногих ослов кормишь, как видно… А насчет “услад” – это точно не к нам: нашему бейлербею работники нужны!..» Зато слуга, как видно, приученный понимать мысли своего господина без слов, склонился к уху рыцаря.

– Слева ущелье меж холмами, – прошептал он. – Чуть впереди. Как раз когда караван подтянется туда, бейлербей завершит торг – и уходим.

Дело и вправду было спешное. Солнце уже миновало зенит, и близилось время, когда отбрасываемая всадником тень в длину сделается равной самому всаднику в высоту. Значит, подходил срок обеденного намаза, первого из четырехпоклонных, именуемого магометанами «зухр». Тут уж остановится и караван, и торговля.

Сойдут все вокруг с ездовых животных, падут на колени, вознося нечестивые молитвы… Стоять останутся лишь рабы, христианские пленники. И – тевтонская братия. Вся поголовно.

Никто из них не станет изображать подобие магометанской молитвы, даже и читая при этом молитву истинному Богу. Никакая верность Ордену не сможет принудить к такому.

Тут и оборвется их путь. Всех вместе: и тевтонцев, и туранцев как их спутников.

А чтобы этого не случилось, нужно убраться от этого скопища неверных прочь еще до того, как оно разложит молитвенные коврики.

Хорошо, что старик это понимает. Он действительно мудр…

Прозвенело золото. Караванный писец придвинулся к участникам сделки как можно ближе, чтобы своими глазами видеть все, что он сейчас занесет на лист папируса, а потом перепишет на пергамент.

…А договор, который старик заключил с Орденом, действительно очень важен для Ордена. То ли Великий магистр самолично вручил Эртургулу золотые динары на обратный путь, то ли старый тюрок так с ними и прибыл в орденскую столицу… но даже в этом случае, каждый поймет, не всякому магометанину будет дозволено ее покинуть – и вообще, и с драгоценным металлом.

Писец макнул в поясную чернильницу перстень с печатью, приложил его к купчей – и громогласно возвестил о свершившейся продаже.

– Ну-ка, ступайте вон туда: теперь вы мои! – в полный голос распорядился Эртургул. – Впрочем, лучше отведи их, чтобы никто не украл.

Это было сказано Лютгеру.

– Повинуюсь, бей…

Он взглядом пересчитал купленных рабов. И не смог сдержать досады.

– Куда же нам пятерых девать, бей? – процедил уголком рта.

– Радуйся, что не шестеро, – так же ответил ему старик, быстро оглянувшись по сторонам. – Никак не отвязаться было. Ну же, торопись!

– Держитесь у стремени, – скомандовал Лютгер пятерым невольникам, разворачивая коня. Только теперь смог глянуть на них внимательней. Жилистый, угрюмый мужик, явно из простых – это, надо полагать, «как полтора осла». Очень испуганный юноша миловидного облика – понятно. Двое вовсе не примечательных мужчин средних лет. Пятый…

Кто?!

Пятая.

– Ты кто такая? – спросил он с такой яростью, что мгновение спустя вдруг понял: не упомнит, на каком языке заговорил. От этого похолодел до глубины души.

Впрочем, быть может, и ничего страшного. Тут не раз звучала франкская речь, в том числе из уст покупателей и их слуг: многие сарацины ее знали, а рабы, наоборот, язык своих новых хозяев знали не всегда. Выучат, куда им деваться – но прямо сейчас охранник может на новокупленных прикрикнуть и по-франкски. Кто сказал, что он сам не из франков, купленных много ранее, принявших в рабстве истинную веру и переведенных хозяином из рабов в стражи?

К тому же вопрос он задал, кажется, все-таки по-арабски.

– Сюрлетта, – испуганно прошептала девушка.

– Пойдет в гарем нашего бея, – Эртургул с деланной небрежностью махнул рукой. Глаза его были тревожны. – Веди же их к джигитам!