Григорий Панченко - Потерянная принцесса [litres]

– Ради всего святого, успокойтесь, отче! Поверьте, мне доводилось бывать во многих местах, и я знаю, что обычаи бывают разные. Но сейчас я – лишь посланник, и моими устами говорит пастырь, желающий установить истину.

– Епископ? – усмехнулся отец Теобальд. – Видимо, он считает, что я слишком сблизился с паствой и доверять мне нельзя?

– Что монсеньор думает лично о вас, мне не известно. Но его беспокоит отсутствие донесений от вас. Он получил только одно…

– Потому что больше писать не о чем, – уже почти не сердито ответил кюре. – Я не могу доносить о своих подозрениях, не подкрепив их точными сведениями. Лучше пусть избегнет кары виновный, нежели пострадает невинный. Есть такой принцип… Слыхали?

– Слыхал… Вот уж не думал, что его еще где-то применяют. Но почему вы, зная здесь всех жителей, не можете определить их настроения?

– Попробуйте – поймете! – снова разгорячился отец Теобальд. – Они не откажутся на мессу сходить, да. Они могут осенить себя крестным знамением, но не преклоняют колен. Для них сие не кощунство. Они слушают проповеди, но не исповедуются, ссылаясь на то, что им-де недосуг. Мужчины уходят со стадами в горы и несколько месяцев в селении не показываются. Как в этих условиях отличить просто невежду, нерадивого в вере, от злостного еретика?

– Но существуют же какие-то особые отличительные признаки?

– Это раньше они были, – криво усмехнулся отец Теобальд. – «Еретик не дает клятв, не вкушает мяса, не касается женщин, вид имеет бледный от длительного воздержания и не соблюдает таинств», – процитировал он. – Те люди, которые создавали свою, новую, веру, были готовы за нее умереть. И умирали – десятками, сотнями. Святой инквизиции удалось достичь заметных результатов: ныне еретики хотят жить, ради этого они способны пренебречь всеми запретами…

– Желание жить свойственно всем сотворенным существам. Но получается, что эти люди предали свою веру, как и истинное христианство?

– Увы! – с горечью возразил священник. – У них есть оправдание. Рассуждают они примерно так: праведные единоверцы наши вознеслись на небеса, но если мы последуем за ними, кто же поддержит светоч истины?

– Так уж прямо на небеса?

– Они веруют, что любая праведная душа возносится к звездным пределам, а мир вещный – это юдоль зла, владения диавола, – отец Теобальд поспешно перекрестился. – И чем скорее человек покинет землю, тем для него лучше. Но те, кто остается, кто нарушает священные запреты… как вы думаете, зачем они так поступают? – Выдержав паузу и не дождавшись ответа, объяснил: – Чтобы сберечь веру предков и привить ее потомкам! Понимаете? Когда они едят мясо, крестятся, слушают мои проповеди – это их жертва во имя веры, своего рода мученичество!

За открытым окном послышался легкий шорох, будто ветер по траве пробежал. «Откуда ветер?» – машинально подумалось Лютгеру, пытавшемуся усвоить сказанное. Почесав в затылке, он только и смог заметить:

– Вижу, что наставники не зря потратили время на ваше обучение. Если вы сумели столь тонко выявить особенности здешних еретиков… Но господин епископ, по– видимому, о ваших изысканиях не осведомлен?

– Нет, – сухо ответил кюре. – Монсеньор Фурнье – законник, он все сверяет с каноническими установлениями. А согласно этим установлениям моя паства – не еретики. Так, слегка заблудшие овцы и бараны. – Он вздохнул и развел руками. – У меня здесь нет ни родичей, ни кого-то близкого, я им чужой, но это – моя паства, и я не могу без точных и четких доказательств отправлять людей на суд и расправу.

Снаружи донесся уже не шорох – быстрый, возбужденный шепоток. Отец Теобальд, мученически сдвинув брови, высунулся в окно:

– Прочь отсюда, негодные девчонки! Подслушивать навострились, малявки? Чтоб духу вашего здесь не было, мигом!

Ответом ему было хихиканье и дробный топот босых пяток. Кюре повернулся к гостю, не скрывая раздражения:

– Вот вам мое положение на примере! Они хотят полакомиться грушами! Что они в них находят, в этих терпких плодах, не знаю, но грызут их с удовольствием ничуть не меньшим, чем моя коза… Так придите и попросите! Разве я отказал бы малым сим? Они отлично знают заповедь «Не укради», от меня же знают, более того, они ее соблюдают – но у служителя церкви можно красть!

– Это вы о здешних детях? – догадался Лютгер, вспомнив вчерашнюю прогулку. – И много их тут?

– Таких, которым еще позволено гулять без дела, – около десятка. Потом их приставят, конечно, к посильным работам, но пока они пользуются полной свободой, которую и употребляют на всевозможные дерзкие выходки. Иначе им скучно…

– И им это прощается?

– Пока не подрастут – да. Нельзя задевать только стариков, беременных, а также кормящих матерей, и дети этого избегают. Такие тут правила… весьма куртуазные на свой лад. Но поскольку я ни к одной из категорий не принадлежу, то…

Отец Теобальд прикусил губу, явно сдерживая слова, не приличествующие его сану, и махнул рукой, как бы отгоняя искушение.

– Самое досадное, что предводительствует ими очень неглупая девочка, дочь самых приятных родителей!

– В каком смысле приятных?

– Чистоплотные, вежливые, умеют правильно говорить, даже грамотные оба, если не ошибаюсь.

– И муж, и жена?

– Да. Они не местные уроженцы, – предупреждая следующий вопрос, пояснил кюре. – Судя по всему, жили раньше в городе, и не из близлежащих. Здесь они поселились незадолго до меня. Приютила их вдова Пейрон, якобы она им дальняя родня, но степень родства никто вразумительно определить не может, хотя здешний люд к этому вопросу весьма внимателен. Дом у вдовы большой, стоит на краю, легко уйти и прийти. Удобно для тех, кто не хочет, чтобы их заметили. Впрочем, это только мои предположения.

– А дочкой они уже здесь обзавелись?

– Нет, мне говорили, что они с нею и пришли, еще совсем малюткой. Милое, наверно, было дитя. Пока из колыбели не вылезло… Но не слишком ли много внимания мы уделяем моим мелким трудностям? Вы ведь хотите узнать все о еретиках, как я понимаю? И не забывайте об угощении, прошу вас. Вот эти лепешки с начинкой очень вкусны!

Небольшие, размером с ладонь, лепешки с загнутым краем, начиненные рубленой курятиной и запеченные с сыром и сливками, были и впрямь вкусны. Лютгер не удержался и съел две, отец Теобальд тоже приложился. Но мысли рыцаря упорно возвращались к пришлому семейству.

– Как вы думаете, что заставило этих горожан забраться в такую глушь?

– А тут и думать нечего, – кюре не без сожаления оторвался от еды. – Они сами говорят: хотели уйти подальше от шума, грязи и скверны, кои угнездились в городах, и поближе к Богу.

– В наши дни такое благочестие – редкость среди мирян, – заметил Лютгер. – Но пороки свойственны людям повсюду, а жить в городе все-таки удобнее!