Элисон Уэйр - Джейн Сеймур. Королева во власти призраков [litres]

– Король говорит, что монастыри пришли в упадок.

Джейн решила, что ее долг – выказать лояльность к Генриху. Она не хотела, чтобы ее вовлекали в дискуссии о религии и политике.

– Ваша милость, если это так, почему людей ужасает их упразднение? Они же не дураки. И понимают, ради чего это делается. Я заметил, в каком ужасе они наблюдали, как офицеры короля сбрасывают с постаментов почитаемые образы Мадонны и святых, разбивают топорами прекрасные витражи. Они видят, как грузят на телеги и увозят к королю церковные сокровища – дорогие одежды, алтарную утварь, даже камни и металл с крыш; ропщут против тех, кто скупает земли и превращает аббатства в личные поместья. Люди считают это святотатством! И помимо этого, их еще обложили налогами в поддержку церковных реформ, которых они не хотят, и вынудили оказывать помощь выгнанным из монастырей монахам и монахиням! Мадам, я прибегаю к вам в надежде, что вы сможете умолить короля: пусть он поймет ошибочность своих решений и остановит все это.

– Мессир Шапуи, я несколько раз пыталась, но безуспешно. Король знает, как я к этому отношусь.

– Предупредите его, мадам! Предупредите о том, что может произойти, если он будет упорствовать в своем чудовищном безрассудстве. Люди возмущены до предела и опечалены. Они больше не будут терпеть. Я говорю это, желая блага королю.

– Я знаю, – помолчав, ответила Джейн. – Поверьте, я попытаюсь заставить его прислушаться. Обещаю. Это слишком сложные вещи, я не могу обсуждать их с вами. Мне нужно идти и переодеться, я должна позировать мастеру Гольбейну.

Она покинула посла с упавшим сердцем.

Дамы одели Джейн в великолепное платье из алого бархата с дамастовым киртлом и расшитыми золотой нитью верхними рукавами. Тяжелое ожерелье из жемчуга и рубинов сочеталось с каймой на вырезе, а крупная брошь была создана самим мастером Гольбейном. На голову королеве они надели украшенный драгоценными камнями капор с вуалью, наброшенной поверх него в модном ракушечном стиле.

Генрих распорядился, чтобы Гольбейн написал портреты их обоих, дабы тем отметить беременность Джейн. Руки она должна была сложить на животе, словно оберегая находящегося там ребенка. К моменту окончания работы она – даст Бог – начнет быстро прибавлять в теле, и все поймут значение картины.

Гольбейна только что назначили королевским живописцем. У него была студия во дворце Йорк, но мастер покинул Лондон вместе со всем двором.

– Он исключительно одаренный художник и достоин моего покровительства, – сказал Генрих. – Кромвель тоже находит его весьма полезным, потому что за работой над портретами он слышит всякие разговоры.

Джейн видела портрет Генриха, созданный Гольбейном, и была поражена исходившим от картины ощущением силы и реального присутствия героя, которое подчеркивалось использованием настоящих золотых листьев. Однако во время позирования сама она сильно переживала из-за разговора с Шапуи; и когда художник показал ей набросок, Джейн увидела, что он уловил ее настроение, – она выглядела напряженной и озабоченной; Гольбейн не льстил ей и очень точно изобразил ее поджатые губы. На рисунке она выглядела женщиной, которая встревожена, так как собирается обсудить с мужем какой-то вызывающий серьезные разногласия вопрос.

Генрих только-только вошел в апартаменты Джейн и мыл руки перед ужином, как вдруг появился секретарь Кромвеля.

– Доклад от лорда Кромвеля, ваша милость, – с поклоном произнес он и терпеливо дожидался, пока слуги не унесут рукомойник и не подадут королю полотенце.

Генрих взял свиток:

– Благодарю вас, Ральф. Можете идти.

Он сел за стол. Джейн следила, как по мере чтения выражение лица супруга становится все более озабоченным.

– Чума распространяется за пределы Сити в сторону Вестминстера, – сказал король. – Несколько человек она сразила в самом аббатстве. – Думаю, придется отложить вашу коронацию до следующего сезона.

– Конечно, лучше поберечься, – ответила Джейн. – Мы должны думать о ребенке.

– Вот-вот! Я ни за что на свете не стану рисковать вашей или его жизнью!

– Но здесь мы пока в безопасности?

Генрих погладил ее по плечу:

– Будь это не так, я уже давно поехал бы дальше.

В последнюю ночь сентября призрак появился снова. Сжавшись от страха, Джейн спрашивала себя: что он предвещает на сей раз? Скосит их всех чума? Или она потеряет ребенка? Королева терзалась дурными предчувствиями.

Через несколько дней она получила ответ.

Новость привез гонец из Лондона. В Луте, в далеком Линкольншире, произошел бунт.

Расхаживая взад-вперед по комнате Джейн, Генрих выкладывал перед ней голые факты. Стаккато тона выдавало гнев короля.

– Это был протест против моих религиозных реформ. В тех краях, на севере особенно, старые идеи очень сильны. Но, Джейн, это было не просто стихийное возмущение народа. Бунт организовали, причем люди не бедные, – предатели все они!

Именно это предсказывал Шапуи. Надо было ей поговорить с Генрихом, рассказать об опасениях испанского посла, но она смалодушничала, ее слишком занимали собственные страхи. И в любом случае что мог сделать Генрих? У него не было времени предпринять какие-то шаги. И главное, разве он послушался бы ее? Скорее просто отмахнулся бы от ее страхов или разозлился, что она вмешивается не в свои дела.

– Я созвал экстренное заседание Совета, и меня, наверное, уже ждут, – сказал ей Генрих. – Не бойтесь, дорогая. Я разберусь с этими негодяями, они получат по заслугам!

Однако время шло, наступил октябрь, листва на деревьях пожелтела или окрасилась багрянцем, а ситуация не улучшалась, напротив, становилась все напряженнее. Это было восстание. Собралась целая армия мятежников, люди сходились отовсюду и примыкали к ней. Поступали новости, что люди Норфолка пополнили ряды инсургентов, а мятеж распространился на Йоркшир.

– Повстанцы захватили Йорк! – громыхал Генрих, вне себя от гнева.

Джейн казалось, что она замечает и в самом короле искорки страха. Это было настоящее восстание. Джейн переживала, страшась за них обоих, за ребенка, которого носила под поясом, и за сестру Лиззи, жившую в Йорке с юным Генри и малышкой Марджери, едва сводя концы с концами на вдовьи доходы. Джейн посылала ей деньги и беспокоилась о ней. Последнее письмо Лиззи дало надежду, что ситуация исправляется: похоже, за ней ухаживал сэр Артур Дарси, младший сын лорда Дарси, пэра от северных графств. Но теперь Джейн боялась, что Лиззи грозит опасность, ведь мятежники вполне могли сорвать гнев на сестре королевы.

– Много раненых или убитых? – спросила она Генриха, страшась услышать ответ.

– Нет, – сказал король. – Похоже, все эти северяне заодно. Во главе мятежников, предположительно, встал некий почтенный бюргер из Йорка по имени Роберт Аск. К ним присоединились люди из Халла под предводительством какого-то проходимца Роберта Констебла. Даже лорд Дарси поддержал бунтарей и уступил им замок Понтерфракт, нарушив клятву верности королю! Он всегда создавал проблемы. Когда я доберусь до него, он заплатит за это головой!