Элисон Уэйр - Джейн Сеймур. Королева во власти призраков [litres]

Конечно, он преувеличивал. Джейн знала, что многие придворные сломя голову понеслись хлопотать о покупке монастырских земель и прочей собственности. Но может быть, некоторые, вроде нее самой, втайне и осуждали роспуск святых обителей. И она была для них последней надеждой, если мятежники не восторжествуют.

– Я сделаю это, – решительно заявила Джейн, и Шапуи улыбнулся.

Джейн сидела на троне, роскошно одетая, смотрела на море непокрытых голов и слушала речь Генриха, в которой тот описывал, какие действия от его имени предпримут Норфолк и Саффолк. Ладони у нее вспотели, а сердце в груди билось так сильно, что она была уверена: король наверняка слышит этот стук. Он вот-вот закончит, и тогда она должна обратиться к нему с мольбой. Если не сделает этого, момент будет упущен.

Все зааплодировали, одобрительные крики разнеслись по роскошному залу. Генрих сидел и благосклонно принимал восторги, крепко вцепившись пальцами в подлокотники кресла. Лицо короля выражало решимость. Джейн увидела, что Шапуи смотрит на нее и ободряюще улыбается.

Сейчас или никогда. Джейн встала, все притихли. Генрих удивленно поднял взгляд на супругу, а потом, когда она упала перед ним на колени, нахмурился. Послышался ропот. Она набрала в грудь воздуха и почувствовала, как люди потянулись вперед, чтобы расслышать каждое ее слово.

– Сэр, – начала Джейн. – Сэр… – Слова не шли у нее с языка, и она прочистила горло. – Сэр, я умоляю вас, ради сохранения мира и ради тех ваших любящих подданных, которые сожалеют об утрате прежних традиций, отнеситесь милостиво к монастырям. Я прошу вас восстановить те, что вы закрыли. Нехорошо, когда подданные восстают против своего принца, но, вероятно, Господь допустил это восстание как наказание за разрушение множества церквей.

Она замолчала, видя, что Генриха трясет от ярости.

– Вы забываетесь, мадам! – прорычал он. – Это вас совершенно не касается. Я могу напомнить вам, что последняя королева приняла смерть за то, что слишком много вмешивалась в дела государства. Пойдите и найдите себе какое-нибудь другое занятие! – Он указал рукой на дверь.

Она зашла слишком далеко. Обмирая от страха, с пылающим лицом и выскакивающим из груди сердцем, готовым разорваться, Джейн неуверенно встала и сделала реверанс. Потом стала торопливо пробираться сквозь толпу, ряды придворных расступались перед ней, люди глазели на нее, улыбались, перешептывались, прикрывая рты ладонями. Дамы поспешили вслед за госпожой, и Джейн замедлила шаг, пытаясь вернуть себе достоинство.

Она потеряла любовь короля, это ясно. Вернувшись в свои покои, Джейн бросилась на кровать и зарыдала. Вот каково мнение Генриха о ее мудрости! Он отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи. И разговаривал в таком тоне с матерью своего ребенка! Как он мог?! Ей следовало раньше выучить этот урок: королевский авторитет и власть значили для него больше, чем что-либо или кто-либо иной на всем белом свете. Это Анна сделала его таким, и он больше не допустит, чтобы над ним властвовала женщина. Ну что же, никогда больше она не будет вмешиваться в политику. И ясно даст понять это Шапуи и всем прочим доброхотам. Она пригнет голову и будет молча залечивать сердечную рану, демонстрируя обожание, почитание и покорность мужу и занимаясь домашними делами. Только так она могла сохранить любовь Генриха.

В дверь постучала Элеонор Ратленд:

– Ваша милость, здесь приоресса Клементорпа, она хочет просить вас о помощи в сохранении монастыря.

Джейн промокнула глаза.

– Скажите ей, что я ничего не могу сделать! – крикнула она.

В тот вечер Джейн удивилась, увидев Генриха. Спать она легла совершенно разбитая, слова разгневанного супруга звенели у нее в ушах, и попытки уснуть не приводили к успеху. Потом у постели появилась Мэри Монтигл:

– Король здесь, мадам.

Девушка исчезла, и вошел Генрих. Он был одет в бархатный ночной халат и шапочку, и вид имел весьма печальный. Подошел, сел на кровать:

– Простите меня, Джейн, за сегодняшнюю вспышку гнева, но вы не должны были вмешиваться в политические дела, которые вас не касаются.

Джейн собралась было объяснить, какие мотивы ею двигали, но поняла, что лучше держать язык за зубами. Он извинился, ей тоже нужно выразить раскаяние.

– Я очень сожалею, что расстроила вас. – Джейн почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами. – Я думала, что потеряла вашу любовь, а она для меня дороже всего на свете.

– Дорогая, этого никогда не случится! – сказал он, беря ее за руку. – Я знаю, вы говорили из искреннего убеждения, даже если вас ввели в заблуждение неправильными советами, но я не могу допустить, чтобы королева ставила под сомнение мою политику. Святой Павел говорил, что жена должна хранить молчание и учиться у мужа.

– Как я и намерена поступать, – сказала ему Джейн.

– Значит, мы снова друзья. – Генрих улыбнулся, скинул с плеч халат и забрался на постель. – И чтобы порадовать вас, я послал за Марией.

– После нашего примирения для меня нет большей радости! – заявила Джейн, чувствуя невероятное облегчение.

Это гнев и замешательство, ничто иное, заставили Генриха так грубо говорить с ней, и не стоило молить его о чем-то публично. И ни к чему было так терзаться. Рука короля снова лежала на ее животе.

– Надеюсь, малыш скоро начнет быстро подрастать, – прошептал Генрих.

1536 год

Герцоги отправились на север, новость о скором прибытии ко двору Марии распространилась по округе, и у ворот Виндзора, где для нее готовились апартаменты, собирались толпы зевак. Когда Генрих призвал ко двору старую воспитательницу Марии леди Солсбери, люди возликовали, и Джейн намеренно пригласила уважаемую старую даму выпить с ней вина и рассказать о былых временах. Тогда Джейн благоговела перед графиней, потому что в жилах бывшей Маргарет Поул текла королевская кровь Плантагенетов и она была пэром в собственном праве. Но теперь Джейн радовалась обществу этой близкой ей по духу дамы. Они вместе проверили, чтобы к приезду Марии все было на своих местах.

Наконец похолодало, и чума стала постепенно отступать. Джейн стояла с Генрихом у ревущего камина в приемном зале и ждала появления Марии. Придворные заполнили просторные апартаменты, всем не терпелось увидеть, как король снова официально примет свою дочь. Мария вошла, облаченная в дорогой наряд, который справил ей отец; за спиной у нее выстроились роскошно одетые придворные дамы, которых он назначил. Девушка дважды присела в реверансе – у дверей и в центре зала, – а потом упала на колени перед королем.

– Сэр, – взволнованно произнесла она, – я жажду получить ваше отцовское благословение.

– И я с готовностью даю его вам, моя любимая дочь, – ответил Генрих, взял ее за руки, поднял и поцеловал с очевидной приязнью.