Илья Дроканов - Пароль: «Тишина над Балтикой»

— Я не считал его взгляды правильными. Кроме того, мы тогда морально пребывали в диаметрально противоположных точках. Он героически спас Балтийский флот, а я вынужденно уничтожил Черноморский. 18 июня я выполнил приказ Ленина о затоплении всех наших кораблей и судов на рейде в Новороссийске. Через два дня литерным поездом возвратился в Москву, у меня перед глазами еще стояла картина уходящих на дно целехоньких линкоров и эсминцев, а уже пришлось выступать на суде… — Раскольников на мгновение задумался, но потом встал и сухо сказал: — Достаточно на сегодня разговоров. Поехали на Сормовский завод, узнаем, когда рабочие закончат вооружение наших миноносцев. Товарищ Троцкий дал телеграмму о своем скором прибытии из Свияжска в Нижний Новгород.

Тихонов слушал и смотрел на своих собеседников.

«Рейснер и Раскольников — неплохая пара, — думал он. — Порывистость и импульсивность Ларисы уравновешиваются спокойствием и рассудительностью мужа, к тому же они представляются единомышленниками. Надо признать, что оба искренни и по-доброму относятся ко мне. Совершенно невозможно считать их своими врагами, поэтому мой долг оставаться верным слову, — продолжал размышлять Владимир Константинович. — И почему бы я оказался в стане белых? Воевать на той стороне сейчас, — значит идти заодно с их иностранными союзниками, которые с разных сторон вторглись на территорию России. Американцы, японцы, англичане, французы, немцы, турки — кто только не топчет сапогами нашу землю. Но она же должна быть очищена от иноземной погани, и сделать это может только Красная Армия, поэтому я с красными, а не с белыми», — подвел для себя итог разведчик.

28 августа Троцкий был уже на борту миноносца «Прыткий», который повел основные силы флотилии вниз по реке в сторону Казани. Раскольников с Тихоновым изучили данные авиаразведки и определили береговые цели для накрытия огнем. Основной задачей стало уничтожение позиций вражеской артиллерии. Красные знали, где они находятся, и своими дальнобойными орудиями методично расправлялись с пушками белых.

Три миноносца воинственно шли впереди, поднимая мощные буруны форштевнями и пенный вал позади. В этой кипящей воде не сразу стали заметны всплески разрывов белогвардейских снарядов. Но пули и осколки, защелкавшие по броне, заставили сбавить скорость. Авангард оторвался от тихоходных канонерок и артиллерийских барж с буксирами. Гул выстрелов их орудий сотрясал округу. Флагманский «Прыткий» первым прошел поворот под Высоким Услоном близ деревни Моркваши. С мостика открывался вид на Казань, когда миноносец вдруг потерял управление: попаданием снаряда перебило штурвальную цепь. Будто на ходу споткнувшись, корабль под огнем противника медленно дрейфовал к берегу, пока не уперся в борт полузатопленной баржи. Троцкий, Раскольников и Рейснер, находившиеся на мостике, приготовились к худшему раскладу. Но белые, как по команде, прекратили стрельбу и вообще перестали проявлять активность. Оказалось, что их позиции были сметены валом огня флотилии красных. Тогда миноносец, работая поочередно левой и правой машинами, неприметно вдоль берега проскользнул к основным силам флотилии, которые встали к пристаням недалеко от Свияжска.

Утром рядом с кораблями объявились красноармейцы и командиры Свияжского гарнизона, которые в панике кричали, что были выбиты с позиций белогвардейцами, атаковавшими их неожиданно на рассвете. Троцкий велел арестовать всех, а сам во главе отряда матросов флотилии и подразделения своей охраны выступил в сторону Свияжска. Выяснилось, что на рассвете город атаковали прорвавшие фронт отряды Савинкова и Фортунатова вместе с ударным офицерским батальоном подполковника Каппеля, которым удалось рассеять отряд казанских добровольцев и 1-й Петроградский полк, основу которого составляли необстрелянные красноармейцы. У белогвардейцев появилась возможность захватить штаб 5-й армии красных, но, не имея единого командования, они замешкались и упустили шанс. Навстречу шло свежее подразделение Троцкого под прикрытием артиллерийского огня Волжской флотилии. Белые спешно отступили.

Эти и дальнейшие события обстоятельно, как опытный журналист, описала в газетном очерке Лариса Рейснер:

«Налет был выполнен блестяще; сделав глубочайший обход, белые неожиданно обрушились на станцию Шихраны, расстреляли ее, овладели станционными зданиями, перерезали связь с остальной линией и сожгли стоявший на полотне поезд со снарядами. Защищавший Шихраны малочисленный заслон был поголовно вырезан.

Мало того: переловили и уничтожили все живое, населявшее полустанок. Мне пришлось видеть Шихраны через несколько часов после набега. Станция носила черты того совершенно бессмысленного погромного насилия, которыми отмечены все победы этих господ, никогда не чувствующих себя хозяевами, будущими жителями случайно и ненадолго захваченной земли… Белые стояли под самым Свияжском в каких-нибудь 1–2 верстах от штаба 5-й армии. Началась паника. Часть политотдела, если не весь политотдел, бросилась к пристаням и на пароходы.

Полк, дравшийся почти на самом берегу Волги, но выше по течению, дрогнул и побежал вместе с командиром и комиссаром, и к рассвету его обезумевшие части оказались на штабных пароходах Волжской военной флотилии. В Свияжске остались штаб 5-й армии со своими канцеляриями. Канцелярия штаба опустела — „тыл“ не существовал. Все было брошено навстречу белым, вплотную подкатившимся к станции.

Белые решили, что перед ними свежая, хорошо организованная часть, о присутствии которой ничего не знала их контрразведка. Утомленные 48-часовым рейдом, солдаты преувеличивают силы противника, не подозревая, что их останавливает горсть случайных бойцов, за которыми нет ничего…

На следующий день судили и расстреляли (через десятого) 27 дезертиров, бежавших на пароходы в самую ответственную минуту. В их числе несколько коммунистов. Об этом расстреле много потом говорили, особенно, конечно, в тылу, где не знают, на каком тонком волоске висела дорога на Москву и всё наше, из последних сил предпринятое наступление на Казань. Говорят, среди расстрелянных были хорошие товарищи, были такие, вина которых искупалась прежними заслугами — годами тюрьмы и ссылки. Совершенно верно. Никто не утверждает, что их гибель — одна из тех нравоучительных прописей старой военной этики, которая под барабанный бой воздавала меру за меру и зуб за зуб. Конечно, Свияжск — трагедия. Участь Казани решилась именно в эти дни, и не только Казани, но и всей белой интервенции. Чтобы победить в 18 году, надо было взять весь огонь революции, весь ее разрушительный пыл и впрячь его в вульгарную, старую как мир схему армии».