Илья Дроканов - Пароль: «Тишина над Балтикой»

Тихонов с доброй улыбкой наблюдал за спешащими мимо горожанами. Стоя в парадной форме с орденами у решетки набережной Фонтанки, он наслаждался наступившим летом, миром и красотой своего любимого города. Взгляд офицера был обращен на проходную гарнизонного военно-морского госпиталя, находившуюся напротив. Он увидел, что дверь оштукатуренного домика широко распахнулась, пропуская на ступеньки сильно хромавшего человека в костюме с орденом на лацкане и увесистой тростью в левой руке. «Ферзь», заметно похудевший и поседевший за прошедшие годы, тем не менее вполне узнаваемый, осторожно спустился на мостовую и огляделся, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца.

Разведчики остановились, оглядывая друг друга, немного помедлили и наконец крепко обнялись. «Ферзь», точнее Таубе, заговорил по-русски с акцентом человека, долго жившего за рубежом:

— Владимир Константинович, я лечился в этом госпитале и вспоминал, как осенью пятнадцатого года Стрельцов убедил меня стать военным разведчиком. Вот, через тридцать лет именно здесь круг времени и замкнулся. Задание выполнено, я вернулся домой.

На тех встречах, что в прошедшие годы проходили в Германии или Испании, Тихонов общался с «Ферзем» на немецком, не замечая каких-то особенностей его речи. Акцент появился только сейчас, в разговоре на родном языке, и поначалу это как-то резало ухо. Отвык человек от дома, подумал Тихонов, а вслух сказал:

— Рад, Иван Алексеевич, что вы вернулись. Привыкаете понемногу? Я читал ваш подробный отчет о работе. Офицеры из нашего управления, которые вас опрашивали, наверное, душу вынули, пока получили ответы на все вопросы?

— Ребята делали свое дело, я лишь вспоминал и отвечал.

— Хорошо отвечали. Читал я представление о награждении вас орденом Отечественной войны. Поздравляю!

— Спасибо, Владимир Константинович! Мне бы лучше ступню, отрезанную в госпитале, обратно пришили. Гангрена была, не удалось ногу спасти. Впрочем, что все время обо мне. Вы-то как?

— Собственно говоря, я и сам только-только из госпиталя. Лечился в Москве. Можете поздравить, получил новое воинское звание — капитан первого ранга в отставке. Списали с флота после контузии. Впрочем, что уж сетовать: возраст у меня предпенсионный, пятьдесят третий год идет. Война закончилась, пора и службу заканчивать. Кстати, наш общий знакомый Мишель Анташев недавно лег в госпиталь, как он по-кавалерийски выразился лошадиным термином: «на выбраковку». Собирается выйти в отставку и уехать в Армению выращивать виноград. Приглашает в гости.

— Можно съездить как-нибудь. Владимир Константинович, вы объясните мне, пожалуйста, как получилось, что погибла Сильвия? Ваши ребята сказали, но я ничего толком не понял.

— Как получилось? Узнал о ее гибели в госпитале. Я еще после контузии толком не очухался, а тут сообщают, что Сильвия Лопес добилась разрешения уйти в составе разведгруппы в тыл к немцам в январе этого года. Как же так, спрашиваю, у нее сыну год еще не исполнился? А мне говорят, разве Сильвию остановишь, когда она что-то решила. Разведотдел 1-го Белорусского фронта самолетом забросил группу на территорию Польши, где планировалось наступление. Она была командиром-радистом. Высадились. Наткнулись на колонну немцев. Приняли бой. Сильвию ранили осколком гранаты в живот, она поняла, что уже не жилец, отправила разведчиков уходить, а сама полчаса из двух автоматов и ручного пулемета косила фрицев почем зря. Когда патроны кончились, подорвала себя и радиостанцию гранатой. Ребята из ее группы задание выполнили, вернулись и показали место трагедии. Такое дело.

— Что же, понятно…

— Я себя простить не могу. Валялся в госпитале, когда она придумала и осуществила эту идею. Я бы знал — к начальству пошел, ни за что бы не отпустили. У нее же ребенок маленький на руках. Да и дело в Москве было важное: преподавала на курсах ГРУ для радистов-нелегалов. Но самостоятельная женщина захотела на фронт, и вот что из этого получилось.

Таубе молчал, глядя в землю. Потом тихо спросил:

— А сын-то где?

Тихонов с неким удивлением ответил:

— Так вон ваш сын, Иваном Ивановичем зовут, полтора года ему. Вон под деревом стоит моя жена Наташа и дочка Настенька, которая за руку держит малыша — он ей словно братик. Наташа, идите все сюда!

Супруга Тихонова с детишками подошла, поздоровалась и с горечью в голосе произнесла:

— Вы уж простите, Иван Алексеевич, что не уберегли Сильвию. Она у нас в Москве жила. Когда Ванечка родился, мы с Настенькой ей помогали. Потом вдруг она на фронт собралась, я отговаривать стала, но Сильвия и слышать ничего не хотела. И уехала, хотя сыну и года не исполнилось. Просила только смотреть за ним хорошенько. Его мы сохранили, смотрите, какой крепкий малыш! Первые слова начал говорить.

Таубе наклонился и поднял сына на руки. Мальчик доверчиво сидел и посматривал по сторонам черными, явно, мамиными глазами. Наташа сказала ему:

— Ванечка, это — твой папа.

Малыш, повернув голову к отцу, послушно повторил:

— Папа, — и показал зажатого в ладошке оловянного солдатика.

— Вот и познакомились. Теперь будем вместе с тобой жить.

В разговор вступил Тихонов:

— С жильем-то как? В Москву поедем? Там через наркомат ВМФ пробьем жилплощадь.

— Нет, спасибо. Я в Питере хочу остаться. Пока в госпитале лежал, мне документы ваши офицеры оформили. Городские власти отдельную комнату выделили на Зверинской улице, на Петроградской стороне. Так что мы с сыном будем жить здесь.

Тихонов согласно качнул головой, а Таубе спросил:

— А что с вашим сыном? Мне говорили, что он в плену был. Нашли его?

— Да, Иван Алексеевич, нашли. Павел в конце 42-го года после гибели в бою своего парохода был взят в плен вместе с оставшимися в живых членами экипажа. Больше двух лет провел в концлагере, который находился в Польше. Весной этого года Красная Армия освободила узников, и Павел вернулся на родину. Прошел проверку на фильтрационном пункте, Анташев посодействовал, чтобы побыстрее получить документы. Лежал в госпитале, лечился: очень уж изможденный он был. Сейчас поправился и поехал в Мурманск, чтобы восстановиться в должности моряка торгового флота. У него все в порядке.

— Хорошо, что все в порядке. Я вам еще кое-что хочу сказать. Из Швеции до границы с Норвегией меня провожал Стрельцов, который взял на себя труд по подготовке моей переброски в Советский Союз. Илья Иванович просил передать вам привет и пожелать всего хорошего в жизни. Он сказал, что сомневается в том, что кто-нибудь из нас сможет приехать к нему в гости, но пока находится в добром здравии, будет ждать.