Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

– Да пусть он хоть сто лет ждет, пока прежняя борода по колено не вырастет! – не сдержался Лют.

Мистина слегка двинул рукой, и Лют снова сжал губы. Мистина видел по его лицу, что брату есть что сказать, но его быстрый взгляд предостерегал: не сейчас! Пусть Олег выскажется. И Лют послушно смолчал, но лицо его говорило: это лишь отсрочка.

Впрочем, изумление и недовольство в чертах Эльги и так не обещали сватовству успеха. Ее единственную дочь, долгожданное второе дитя, отраду материнского сердца – отдать какому-то ожившему покойнику? Бране было всего десять лет, она еще не надевала плахты, и все разговоры об устройстве ее судьбы Эльга отметала, ссылаясь на юность дочери. Зная, как нелегка бывает участь знатной жены и как подвержена она переменам из-за событий, чуждых семейным делам, она стремилась по возможности оттянуть начало этих испытаний для Брани. И знала: счастье дочери будет для нее важнее любых выгод. Своей любовью она пожертвовала ради благополучия державы, но не могла сделать того же с дочерью.

– Такой брак принес бы много пользы руси и земле Русской, – продолжал Олег, глядя на Эльгу.

Он предвидел, что Лют, откровенно не любивший Етона в обоих обличиях, будет противником этого замысла и попытается перетянуть на свою сторону брата-воеводу, но не терял надежды убедить Эльгу.

– Если Святослав не примирится с Етоном, война на Волыни может продлиться много лет. Окажутся перерезаны пути на Мораву – те, откуда мы получаем мечи, узорочья, соль, жеребцов, куда сбываем меха и челядь. Моя земля, Деревская, окажется между Русью и Волынью, как между двух костров, и придет в полное запустение. Сюда, на Днепр, хлынут новые толпы разоренных беженцев, сирот, увечных. Сам Бог велит тебе, княгиня, сделать все, чтобы дать мир нашим землям. И есть к тому верное средство: заключить с Етоном родственный союз.

Быстрым взглядом Олег окинул собравшихся. На многих лицах отражалось сомнение, но на иных – одобрение. Никто не хотел войны на западных торговых путях «в немцы», которые сложились даже раньше, чем путь «в греки» – вниз по Днепру.

– Присоединить Волынь к Руси – вот лучший способ навсегда водворить там мир, – спокойно заметил Мистина. – Именно так мы замирили Деревскую землю, и сделаем это с Плеснеском.

Лицо Олега слегка ожесточилось. Он был русского рода, а не деревского, но уже почти девять лет правил этой землей и сострадал ей, видя не заживающие раны от русских мечей. Иные ее волости обезлюдели, старинные городцы так и лежали углем пожарищ.

– Пока я жив, – Олег с неохотой, но прямо взглянул на Мистину, и сейчас его мягкое, приветливое лицо казалось угрюмым, – я сделаю все, чтобы между русью и древлянами был мир. Но не поручусь, что они никогда… при жизни моей или после… не попытаются более сбросить это ярмо… Что вновь Уж и Тетерев не потекут кровью вместо воды. Блаженны миротворцы, – так, княгиня, учил нас Господь.

– Взаимное несогласие Господь осуждает, – вступил в беседу отец Ригор. – И не только вражду людскую меж собой, но желает Он, чтобы примиряли мы вражду и других. Кто поступает так, тот наречен будет сыном Божьим. Дело самого Единородного сына Божия в том состояло, чтобы враждующих примирить и разделенное соединить. Для того Он к нам пришел, тому и нас учил.

– Господь говорил о мире и любви среди людей истинной веры, – напомнила Эльга.

– Главное, чему учил Он, – примириться с Богом в сердце своем, – негромко, но твердо ответил Олег. – К этому все мои помыслы, а иное Господь сам устроит. Но не видать мне мира с собой и с Богом, если допущу вражду и убийство меж людьми. А тебе, княгиня?

– Но не могу же я отдать мою дочь за язычника! – возразила Эльга. – Или Етон, возродившись силой Одина, теперь желает принять Христову веру?

Эта мысль показалась ей такой нелепой, что она едва не засмеялась.

– Ради мира в роду и в земле Русской я смирился с тем, что моя дочь вышла за язычника, – напомнил Олег.

Эльга сама могла бы добавить: он смирился не только с этим.

Ригор слегка нахмурился. Как и для всего Киева, для него не была тайной связь княгини с воеводой-язычником.

– Пусть люди скажут, – Олег указал на бояр – старых, еще Ингваровых гридей и полянских старейшин. – Разве мир на Волыни, на путях к Мораве, не стоит трудов и уступок? Пусть отец Ригор скажет – разве не послужишь ты Господу, водворив этот мир, пусть даже ценой неких жертв?

– Моя дочь не будет этой жертвой! – решительно ответила Эльга.

В чем другом она могла бы уклониться от ответа, наплести красивых, но малозначащих слов. Ума и опыта в таких делах ей хватало. Но при мысли о такой судьбе для Брани все в ней приходило в возмущение, и она стремилась задавить эту мысль в зародыше, не позволить, чтобы она пустила хоть малюсенький корень в умах бояр.

– Моя дочь слишком юна, чтобы я согласилась отослать ее в чужие края, к человеку, который не то жив, не то мертв! Который получил новую жизнь из рук старого бога. Что станет с ее юной душой, окажись она одна, вдали от меня!

– В Плеснеске есть христиане. И среди морован, и среди руси.

– Но разве там есть церковь? Священнослужители?

– Нет, но здесь спасение в твоих руках, княгиня. Я слышал, послы Константиновы сейчас в Киеве! Ты просишь у них для Руси епископа, иереев и все, что нужно для устроения церкви. С благословения Господа русь и полянская, и волынская получит церковь, и Плеснеск войдет в епархию единой церкви на Руси. Тем больше будет оснований просить у патриарха не епископа, а архиепископа – если в подчинении у него будет несколько стольных городов. Ты ведь знаешь: когда Аскольд, каган русов, принял крещение при Михаиле августе и при Фотии-патриархе, он желал получить себе не епископа, а архиепископа для христианского просвещения земли Русской. И при Василии августе, при патриархе Игнатии желание его было исполнено. Архиепископ же, прибыв сюда, убедил русов в истинности веры Христовой при помощи чуда: бросил Евангелие в горящую печь и спустя время вынул его невредимым. Тогда были посеяны семена веры Христовой в душах русских, но…

– Не случилось им дать всходов, – закончила Эльга. – Значит, не было на то Божей воли.

Конец Христовой вере в Киеве положил их общий предок Олег Вещий – как и жизни Аскольда, и той державе, что приобретала известность под названием каганата русов. А повесть о Евангелии в печи они слышали не в Киеве, а в Царьграде, от патриарха Полиевкта. На Руси это предание полностью забылось с исчезновением Аскольда и его крещеной дружины.

– А ведь тому без малого сто лет! – воскликнул Олег. – Довольно Господь ждал, пока наша нива поспеет.

– Тут подумать надо, – заметил Острогляд. – Если Етон пожелает крещение принять, а Константин нам архиепископа даст, то для Плеснеска уже мы, из Киева, епископа давать будем…