Анастасия Туманова - Горюч камень Алатырь

Наташа быстрыми шагами подошла к отцу, решительно продела свою руку под его локоть – и господин Тимаев опомнился. И вместе с дочерью поспешил навстречу полякам.

– Добрый вечер, господа, рад вас видеть, прошу, прошу… Позвольте представить вам мою дочь, Наталью Владимировну… очень приятно, господин Хлудич, господин Ячинский… С господином Иверзневым вы знакомы. Господин Лазарев Василий Петрович, главный инженер завода, рекомендую… Его прелестная супруга, Лидия Орестовна, украшение, так сказать, нашего скромного общества! Лидия Орестовна, что с вами? Вам дурно? В самом деле, душно как здесь, господа… Надо бы форточки открыть!

– Нет, нет, право, нет… Я замечательно себя чувствую, – уверила взволнованного Тимаева бледная, как полотно, Лидия Лазарева. – И… очень рада знакомству с… господином Стрежинским. Я столько слышала о нём!

Светлые, холодные глаза поляка взглянули на неё в упор. Затем Стрежинский коротко поклонился, отвернулся к инженеру и сказал несколько вежливых фраз о заводских винницах. Подошли другие мужчины, начались представления, знакомства, дамское щебетание. Тимаев поторопился пригласить всех к столу, подали ужин. Поляки вели себя безупречно, нимало, казалось, не смущаясь своим странным облачением, легко поддерживали общий разговор и ухаживали за дамами с таким небрежным варшавским шиком, что вызвали общий восторг. Барышни от души простили им и потрёпанную одежду, и битые сапоги, и отсутствие перчаток, – а ещё через полчаса запищали скрипицы заводского оркестрика и начались танцы.

Первым, из уважения к вновь прибывшим гостям, был объявлен полонез, и в главной паре шли Вацлав Стрежинский и юная хозяйка дома. Вторыми были начальник завода и Лидия Лазарева. Хлудич и Ячинский пригласили супруг полицмейстера и казначея, следом вступили в танец и прочие. Стрежинский танцевал прекрасно, чувствуя себя в полонезе как рыба в воде. Его позы были полны ленивой, великолепной грации, бережной снисходительности к своей неопытной даме и галантного внимания к каждому её жесту. Иверзнев, зная, что Наташа не любит танцевать, был изумлён, наблюдая за тем, как уверенно она кружится со Стрежинским. Сам Михаил приглашать никого не стал – хотя на стульях у стены, похожие на обиженных чайных баб, остались сидеть целых три поповны. Стоя у окна, за которым всё гуще валил снег, он следил взглядом за первой парой и силился понять: откуда взялось в сердце это странное, неприязненное, почти злое чувство?..

«Ох уж поляки эти… Умеют блеснуть перед дамами, этого не отнять! И даже это отрепье их не портит, напротив!.. Если у Лермонтова дурак Грушницкий фасонил своей солдатской шинелью, то у Стрежинского она вызывает лишь уважение! Хотя бы тем, что ему в самом деле нечего, кроме неё, надеть, – а он всё равно выглядит как наследник престола в изгнании! Вон, полицмейстерша наша с Хлудичем любезничает вовсю – а он ведь состоит у её мужа под строжайшим надзором! Эти поляки ненавидят Россию и москалей, первый тост за столом у них – «На погибель Москвы!» А русские им сочувствуют всей душой, принимают у себя, как сиятельных персон! И не знают как угодить и какими словами извиниться за своё ужасное правительство, не дающее свободы гордой Польше… Чудно это всё… и только в России возможно! Безусловно, этой троице надо бежать: особенно после последних известий из Варшавы. Там всё кипит, всё вот-вот готово подняться, хлынуть через край… Стрежинский с ума сойдёт, если освобождение Польши случится без него! Фанатик, да… Другого слова для него просто нет. Но как, чёрт возьми, возможно сбежать с завода среди зимы?! Даже если сумеют каким-то образом прорваться за ворота… Их же медведи съедят в трёх верстах от завода! Ни денег, ни паспортов, ни помощи… Но Наташа-то, Наташа какова! До чего же смелая девушка! Как ловко организовала для них вести из сердца мятежа, из Варшавы, папеньку вовсю за нос водит – а ей и семнадцати ещё нет! И… танцует, оказывается, божественно! Кто бы и подумать мог! Вот что, оказывается, происходит с неловкими барышнями, когда партнёр по полонезу – знаменитый варшавский мятежник!»

– Ревнуешь, Мишка, никак? – послышался рядом хриплый голос. Михаил обернулся. Рядом стоял Лазарев. Глаза его сильно блестели.

– Кого? К кому? – холодно, скрывая смущение, отозвался Иверзнев. – Ты, Вася, я вижу, нарезался свиноподобно и несёшь чушь. Для чего ты вовсе сюда явился? Всё равно не танцуешь. И вечно жалуешься, что тоска зелёная на этих вечерах.

– Самая что ни на есть зеленущая, – согласился Лазарев, не сводя глаз с кружащихся пар. – Смотри, Мишка, заморочит поляк голову Наталье Владимировне! Ему, мерзавцу, не впервой…

– Вы с ним знакомы? – удивлённо спросил Иверзнев, оборачиваясь к другу. – В самом деле, я и забыл… Ты ведь тоже из Петербурга!

– Не имел чести, – отмахнулся Лазарев. – Но Наталью Владимировну, тем не менее, береги. Она – существо эфирное, неопытное. Как там про мотылька, в сеть угодившего?.. По-французски, чёр-рт, забыл… Или всё-таки по-польски?

– Вася, возьми себя в руки, – сердито перебил Иверзнев. – Тебя могут слышать! Я Наташе почти в отцы гожусь, а ты…

– Когда и кого это останавливало, Мишка? – громко рассмеялся Лазарев, и стоящие рядом удивлённо обернулись к нему. – Всё, всё… Я пьян, болван и затыкаюсь. Да, кстати, и полонезу уже конец… Живо, приглашай Наталью Владимировну на вальс, олух! А то к концу вечера перестанешь женихом считаться!

– Васька, ты, ей-богу, осёл, – устало сказал Иверзнев. – Иди спать, пока скандала не случилось. Что за муха тебя нынче укусила? Ступай-ступай, тебя Малаша ждёт. Ей совсем незачем сейчас лишний раз нервничать.

При упоминании Меланьи Лазарев смущённо засопел и забормотал, что и в самом деле, право же, пора, на дворе уже потёмки и вовсе нечего тут делать… но в это время рядом коротко прошуршал шёлк.

– Базиль! – послышался сорванный от волнения голос, и бледная Лидия Орестовна, не замечая Иверзнева, схватилась за рукав мужа. – Базиль, я дурно себя чувствую… прошу вас, проводите меня домой!

Лазарев вздохнул и обречённо сказал:

– Чёрт с вами, идёмте.

Танцы были ещё в разгаре, когда Наташа Тимаева потихоньку выскользнула из залы. Быстро пройдя через сени, она открыла дверь в пустую, залитую лунным светом спальню и, почти бегом приблизившись к окну, прижалась лбом к ледяному стеклу. Некоторое время она стояла неподвижно, с закрытыми глазами. Все беспокойства и опасности были уже позади: письма спрятаны и переданы в надёжные руки, Иверзнева никто не посмеет обыскивать, нынче же поляки будут читать письма от родных, а Ванде она напишет ничего не значащую фразу о том, что всё удалось как нельзя лучше… Но весь сегодняшний вечер Наташа волновалась так, что сейчас ей не удавалось успокоиться, как она ни старалась.