Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

Взрослея, Люси чуралась любви. Слишком хорошо она знала, какой разрушительной силой та обладает. Вот Лили Миллингтон бросила Эдварда, и это его сломало. Поэтому она боялась любить. Боялась тесных сердечных контактов, чреватых осложнениями. Вместо этого у нее начался роман с наукой. Она жадно стремилась к новому знанию и сердилась на себя за то, что не может усваивать все еще быстрее. Мир науки оказался так обширен, что каждая прочитанная книга влекла за собой необходимость прочесть еще десяток, а на каждую теорию, которую ей удавалось усвоить, приходились десять новых. Иногда, лежа без сна ночью, она ломала голову над тем, как лучше распорядиться своим временем: ведь всей ее жизни не хватит на постижение того, что ей хочется постичь.

Однажды – ей уже исполнилось шестнадцать – Люси перебирала у себя в комнате вещи с целью освободить место под еще один книжный шкаф, который планировала перенести сюда из кабинета, как вдруг наткнулась на чемоданчик: с ним она ездила в Берчвуд в то памятное лето 1862 года. Вернувшись, она засунула его в ящик под оконным сиденьем, чтобы он не напоминал ей о событиях, случившихся в доме брата, да так и забыла на три года. Открывая ящик, она не ожидала ничего найти, а когда обнаружила чемодан, то, будучи разумной девушкой, решила разобрать лежавшие в нем вещи.

Щелкнув застежками и откинув верхнюю крышку, она не без радости увидела на самом верху свою старую книгу – «Химическую историю свечи». Под ней лежали еще две, одну из которых, вспомнила Люси, она нашла на верхней полке шкафа в библиотеке Берчвуд-Мэнор. Она открыла книгу – очень бережно, как и тогда, ведь переплет по-прежнему держался на двух нитках, – и сразу увидела письма; планы «священнических нор» никто, кроме нее, не трогал.

Отложив книги в сторону, она взялась за платье, лежавшее на дне. И сразу вспомнила его. В нем она была в тот день, когда Феликс планировал снимать в лесу фотографию; это был ее костюм. В нем она упала тогда с лестницы, но чья рука раздевала ее потом, она не знала: очнувшись, она оказалась в незнакомой комнате с обоями в желтую полоску, и на ней была ее собственная ночная рубашка. Люси вспомнила, как упаковала костюм, когда они собрались домой: свернула комом и бросила на дно чемодана. Тогда самый вид этого платья вызывал у нее страх, и поэтому сейчас она развернула его и подержала перед собой на вытянутых руках, чтобы проверить, боится ли она его, как раньше. Оказалось, что нет. Да, точно, не боится. По крайней мере, кровь не прилила к щекам и пульс не участился. Все же оставлять платье у себя ей не хотелось: надо отдать его Дженни, пусть изрежет на тряпки. Но сначала она – машинально, по привычке, усвоенной еще в детстве, – сунула руку в оба кармана по очереди, желая убедиться, что там ничего нет, и совсем не ожидала найти что-нибудь, кроме подкладочной ткани да, может, носового платка.

Но что это? На самом дне одного кармана она нащупала твердый круглый предмет.

Люси сразу сказала себе, что это лишь речная галька, которую она подобрала тем летом в Берчвуде, сунула в карман и позабыла, но сама уже знала ответ. В животе сразу стало пусто и холодно, тело наполнил страх. Ей даже не нужно было видеть то, что она держала в руке. Одного прикосновения хватило, чтобы занавес прошедших лет упал и ее глазам предстала давняя, запыленная сцена ее памяти.

«Синий Рэдклифф».

Теперь она все вспомнила.

Это она, Люси, надела тогда подвеску. Она вбежала в дом расстроенная, думая, что больше не нужна для фотографии, и, обшаривая комнату Эдварда, натолкнулась на футляр с украшением. С того самого дня, когда они пешком шли в Берчвуд-Мэнор от станции, Люси смотрела на Лили Миллингтон глазами брата и все сильнее хотела походить на нее. Поэтому, взяв в руки подвеску, она решила: вот он, шанс хотя бы на мгновение ощутить, что значит быть Лили Миллингтон. Быть той, от кого Эдвард не может оторвать восхищенного взгляда.

Люси смотрелась в зеркало, когда у нее за спиной вдруг появилась Лили Миллингтон. Потом она сняла украшение и уже собралась вернуть его в футляр, когда появился тот человек, Мартин. Он хотел увести с собой Лили. И Люси в спешке сунула камень не в футляр, а в свой карман. Где он и лежал до сих пор, никем не найденный и не тронутый.

Люси давно поверила в историю, сплетенную инспектором Уэсли, но находка «Синего Рэдклиффа» стала той спущенной петлей, от которой в разные стороны сразу пошли дорожки, и весь рисунок, так тщательно выполненный, начал расползаться на глазах. И ясно почему: если семейную драгоценность никто не похищал, значит и мотива для преступления не было. И хотя из Нью-Йорка подтвердили, что пара, называвшая себя «мистером и миссис Рэдклифф», прибыла на означенном пароходе из Лондона и прошла регистрацию в порту, воспользоваться теми билетами мог кто угодно. Последним, в чьих руках Люси видела продолговатые кусочки бумаги, был тот страшный тип, Мартин. А Эдвард видел, как он убегал из дома. Один из билетов он мог взять себе, другой продать кому-нибудь. А то и оба сразу.

Оставалась проблема тайника под лестницей. Чтобы скрыться с Мартином, Лили Миллингтон должна была дать ему знать, где находится, а он – догадаться, как ее оттуда вызволить. Сама Люси сумела открыть люк, только когда разобрала инструкцию в письме, но даже так это было непросто. Значит, ему понадобилось бы время, чтобы найти Лили, и еще больше времени, чтобы решить задачу с люком. Но Фанни появилась в доме почти сразу, а за ней прибежал Эдвард. Мартин просто не успел бы освободить Лили Миллингтон.

Главное же, она, Люси, видела, какими глазами Лили Миллингтон смотрела на этого Мартина – в них был неподдельный страх; и еще видела, как та смотрела на Эдварда. А в том, что Эдвард без памяти любил Лили Миллингтон, не было никаких сомнений. Ее исчезновение доказало это – Эдвард стал призраком самого себя.

Но Лили Миллингтон все-таки исчезла, и это тоже было фактом. Ни один человек в Берчвуде не видел ее с того дня. Последней, кто ее видел, была она, Люси, – в тот момент, когда своими руками опустила над Лили крышку тайника.

И вот прошло двадцать лет, и Люси вернулась в Берчвуд-Мэнор. Встав с кресла, она сплела пальцы и изогнула руки в привычном жесте тревоги. Но тут же безвольно уронила их вдоль тела.

Ничего не поделать; пора. Раз уж она собирается открыть здесь школу – а Люси чувствовала, что другого пути у нее нет, – надо узнать правду. Ее планы от этого не изменятся. Все равно отступать некуда, да и смысла жалеть о том, что случилось, тоже нет.

Люси отодвинула кресло и опустилась на колени перед лестницей, зорко вглядываясь в подъем последней ступеньки.

Хитрая штучка, нечего сказать, да и сработана на совесть. Если не знать, что она здесь, никогда не найдешь. Во времена Реформации, когда на католических священников охотились люди королевы, в таких тайниках была большая нужда. За последние годы Люси провела целое расследование и выяснила, что только эта «священническая нора» у нее под ногами спасла шесть человеческих жизней. Собравшись с духом, Люси нажала на края подъема и откинула крышку.