Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

Она всплыла из самых глубин памяти, оттуда, где хранится все, что происходит с человеком за его жизнь, и в тот момент показалась ей не безумной, а, наоборот, простой и ясной. Джульетта знала одно: детей надо отправить в тихое, безопасное место. Знание было инстинктивным, животным; ни о чем другом она не могла думать, а когда ее взгляд упал на открытку, подаренную Аланом в память об их медовом месяце, на старинный паб, нарисованный сепией, у нее возникло ощущение, будто муж стоит рядом и держит ее за руку. И ей сразу стало так легко, будто и не было этих месяцев без него, наполненных беспокойством и тревогой, когда он, далекий и недосягаемый, ничем не мог ей помочь. Но теперь, пробираясь через груды мусора навстречу Типу, она вдруг почувствовала необычайный прилив сил, потому что поняла, как быть дальше.

Позже ей пришло в голову, что та вспышка уверенности в себе могла, вообще говоря, быть симптомом временного помешательства, вызванного шоком, но последующие дни, пока они с детьми кочевали по знакомым, попутно обрастая разномастной коллекцией необходимых вещей, укрепили ее в изначальном решении. Учебный год кончился, и дети толпами покидали Лондон. Но Джульетта даже помыслить не могла о том, чтобы отправить свою троицу куда-нибудь без присмотра. Не исключено, что старших такое приключение только порадовало бы – особенно Беа, которая ценила независимость и рвалась жить с кем угодно, лишь бы не с матерью, – но не Типа, ее маленького птенчика.

Несколько дней после той бомбежки он не спускал с нее расширенных глаз, провожая каждый ее шаг тревожным взглядом, и к вечеру лицо Джульетты буквально сводило от улыбки, которой она старалась показать ему, что все в порядке. Но наконец, с помощью любви и умелого пополнения его коллекции камней, она успокоила Типа настолько, что сумела выкроить часок и для себя.

Пристроив детей на время к лучшему другу Алана, Джереми, неплохому драматургу, – в его блумсберийской квартире, на полу, они в последнее время спали особенно часто, – Джульетта вышла на Гауэр-стрит, откуда позвонила по телефону-автомату в «Лебедь»; на том конце шепелявой линии трубку взяла не кто иная, как миссис Хэммет. Джульетта объяснила, кто она такая, напомнив об их медовом месяце двенадцатилетней давности, старшая женщина вспомнила ее, а когда услышала, что Джульетта хочет приехать сама и привезти детей, искренне обрадовалась и обещала поспрашивать у людей в деревне, не сдаст ли им кто-нибудь жилье. На следующий день Джульетта позвонила снова, и миссис Хэммет сообщила, что во всей деревне нашелся лишь один дом, который сдается.

– Он, правда, обветшал, но не так чтобы очень, бывает и похуже. И электричества нет, но с нынешним затемнением мы и сами его почти не видим. Зато арендная плата небольшая, да и вообще, другого жилья по эту сторону Лондона не найти ни по любви, ни за деньги, все комнаты расхватали эвакуированные.

Джульетта спросила, где, по отношению к «Лебедю», находится этот дом, а когда миссис Хэммет описала это место, нервная дрожь волнами побежала у нее по спине. Она сразу поняла, о каком доме идет речь; раздумывать над ответом было незачем. Она сказала миссис Хэммет, что согласна, и тут же договорилась об оплате за первый месяц телеграфным переводом на имя компании, которой теперь принадлежали права на дом. Положив трубку, Джульетта не сразу вышла из будки. Пока она разговаривала, быстро бегущие утренние облака за стеклом сгустились и потемнели, и люди теперь торопливо шли по улице; многие обхватили себя руками и наклонили голову под порывом налетевшего невесть откуда холодного ветра.

До той минуты Джульетта не делилась своими планами ни с кем. Кто угодно мог убедить ее в бредовости ее затеи, а ей этого нисколько не хотелось. Но теперь, когда первый решительный шаг был сделан, предстояло сделать и остальные. Например, предупредить мистера Таллискера, редактора газеты, где она работала. Мистер Таллискер был ее непосредственным начальником, а значит, не мог не заметить отсутствия Джульетты на службе.

Она тут же направилась в офис на Флит-стрит, и у самого входа ее настиг дождь. Забежав в туалетную комнату на втором этаже, она кое-как привела в порядок волосы, кончиками пальцев оттянула на себе блузку и потрясла, подсушивая промокшую материю. Глядя на себя в зеркало, Джульетта заметила, какое у нее бледное, исхудавшее лицо. Помады не было, так что она просто пощипала губы, потерла их друг о друга и улыбнулась своему отражению. Эффект оказался неубедительным.

И верно.

– Господи боже мой, – сказал мистер Таллискер, как только вышла его секретарша. – Дела у вас и впрямь обстоят неважно. – Сдвинув к переносице брови, он внимательно выслушал ее план, затем сложил на груди руки и откинулся на спинку кожаного кресла. – Берчвуд, – произнес он наконец, глядя на нее поверх обширного, заваленного бумагами стола. – Кажется, Беркшир?

– Да.

– Театров там маловато.

– Да, но я планирую приезжать в Лондон каждые две недели – каждую неделю, если нужно, – и писать свои обозрения здесь.

Таллискер неодобрительно хмыкнул, и Джульетта почувствовала, как вымечтанное будущее выскальзывает из ее рук и тает вдали. Когда он заговорил снова, по его голосу нельзя было судить, о чем он думает.

– Мне жаль, что с вами случилось это.

– Спасибо.

– Чертовы бомбежки.

– Да.

– Чертова война.

Он взял ручку, приподнял ее над столом и бросил, потом еще раз и еще, словно показывая, как падают зажигательные бомбы. В немытое окно, замаскированное покривившимися жалюзи, билась в предсмертной агонии муха.

Тикали часы.

Кто-то засмеялся в коридоре.

С резкостью и проворством, неожиданными для человека его габаритов, мистер Таллискер отбросил ручку и заменил ее сигаретой.

– Берчвуд, – повторил он решительно, окутываясь облаком дыма. – Это может сработать.

– Я сделаю так, чтобы все сработало. Я буду приезжать в Лондон…

– Нет. – Он отмахнулся от ее слов. – Не надо в Лондон. И театров не надо.

– Сэр?

Сигарета превратилась в указку, огненный кончик которой нацелился на нее.

– Лондонцы – храбрый народ, Джул, но они устали. Им нужен отдых, который большинство из них не сможет получить. Театры – штука хорошая, но что может быть лучше жизни в деревне, на солнышке? Вот она, суть. Вот что сейчас нужно людям.

– Мистер Таллискер, я…

– Еженедельная колонка. – Он широко развел руки в стороны, точно развернул в воздухе невидимый транспарант. – «Письма из провинции». Вроде как пишешь домой, маме. О себе, о детях, о местных жителях. Побольше солнца, побольше несушек с цыплятами, историй о деревенских олухах.

– Каких олухах?

– Ну о фермерах, их женах, викариях, соседях – короче, сплетни.