Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

– Сплетни?

– И чем смешнее, тем лучше.

Сидя теперь под ивой и вспоминая тот разговор, Джульетта нахмурилась и поерзала спиной по шероховатому стволу, пытаясь устроиться поудобнее. Она не умела писать смешно – по крайней мере, не для печати и тем более не для тех, кого совсем не знала. Насмешливой она бывала, и даже, как ей говорили, колкой, но смешной – нет, это не для нее. Но мистер Таллискер твердо стоял на своем, и договор Фауста с Мефистофелем был подписан. Она купила шанс вырваться из лондонского ада, приехать сюда, заплатив за это… чем? «Собой, моя дорогая, только собой, – подсказал внутренний Алан, на чьих губах играла улыбка, – чем же еще?»

Джульетта посмотрела на себя. Блузка с чужого плеча сидела на ней кое-как. Но спасибо, конечно, тем, кто вызвался собрать для нее и детей кое-какую одежду; удивительно, что рядом всегда оказываются люди, готовые помочь в нужде. Ей вдруг вспомнилось, как пару лет назад они с Аланом ездили в Италию; когда они вышли из собора Святого Петра, хлынул дождь, и – о чудо! – цыгане, которые перед этим продавали только шляпы и солнечные очки, вдруг оказались нагружены зонтиками.

Легкая дрожь пробежала по ее телу при этом воспоминании, хотя не исключено, что ее причина была куда прозаичнее. Последние отблески дня уже растаяли во тьме, а ночь обещала быть прохладной. За городом тепло всегда уходит вместе с солнцем. В свой медовый месяц они с Аланом очень удивлялись тому, каким холодным был ночной воздух, как он леденил кожу в той комнатенке над пабом, с обоями в лимонно-желтую полоску и узким, на одного, сиденьем под окном, куда они втискивались вдвоем. В те дни они были другими людьми, иными версиями самих себя: легкими, поджарыми, еще не нарастившими столько слоев жизни, как сейчас.

Джульетта взглянула на часы, но было очень темно, и она ничего не увидела. Однако, даже не зная, который час, она поняла, что надо возвращаться.

Ухватившись рукой за ствол, она оттолкнулась от него и встала.

В голове плыло; бутылочка с виски стала заметно легче – куда легче, чем она рассчитывала, – и Джульетте понадобилось время, чтобы привыкнуть держать равновесие.

Пока она стояла, покачиваясь и пытаясь справиться с головокружением, что-то вдали притянуло ее взгляд. Дом, точнее, слабый свет в нем, на самом верху одного из фронтонов – в мансарде, наверное.

Джульетта моргнула и встряхнула головой. Почудилось. В Берчвуд-Мэнор ведь нет электричества, а она еще не поднималась наверх и не могла оставить там лампу.

И точно: когда она снова посмотрела туда, света наверху уже не было.

Утром они поднялись вместе с солнцем. Джульетта лежала и слушала, как дети возбужденно носятся по дому, перебегая из одной комнаты в другую, восторгаясь светом, птичьими песнями, садом, нетерпеливо дожидаясь, когда же наконец можно будет выйти наружу. Голова была ватная от вчерашнего виски, и она притворялась спящей так долго, как только могла. Лишь ощутив внешней стороной опущенных век, что кто-то неотступно висит над ними, Джульетта наконец подала признаки пробуждения. Это оказался Фредди – его склоненное к ней лицо, и без того довольно крупное для его лет, в таком приближении выглядело непривычно большим.

Лицо тут же расплылось в ликующей щербатой улыбке. Веснушки на нем заплясали, темные глаза вспыхнули. Вокруг рта уже были какие-то крошки.

– Она не спит! – крикнул он, и Джульетта моргнула. – Вставай, ма, нам надо на реку.

Река. Верно. Джульетта медленно повернула голову и едва не ослепла при виде стеклянно-голубого неба, глядевшего в щель между шторами. Фредди уже тянул ее за руку; Джульетта нашла в себе силы кивнуть и даже выдавить жалкую улыбку. Этого было достаточно, чтобы он вприскочку выбежал из комнаты, испустив по дороге вопль, похожий на боевой клич индейцев.

Бесполезно объяснять Рыжу, что она здесь не в отпуске: он, с его неистощимой верой в бесконечность праздника жизни, все равно не поймет. На одиннадцать у нее была назначена встреча с местным подразделением Женской добровольной службы, – как надеялась Джульетта, этот разговор поможет ей нащупать подход к «Письмам из провинции». Но у такого безбожно раннего подъема было и свое преимущество – надо ведь обращать внимание и на светлую сторону вещей, – а именно неожиданно долгий промежуток времени, который можно было посвятить себе и детям до того, как ее призовет профессиональный долг.

Джульетта набросила хлопковую блузку в горошек – первое, что попалось под руку, – натянула брюки, подпоясала их ремнем и провела по волосам пальцами. Забежала в ванную, где поплескала водой себе на лицо – все, она готова. Грубовато, конечно, но и так сойдет. Внизу она прихватила корзинку миссис Хэммет с оставшимися в ней сыром и хлебом, и все вместе они вышли из дома на ту самую дорожку из плитняка, по которой Джульетта ходила вчера одна.

Тип в линялых узких штанишках, которые были на целый дюйм короче, чем нужно, бежал, переставляя ножки, словно заводная кукла, едва поспевая за братом и сестрой, а те вприпрыжку неслись через луг к тропе, ведущей на реку. Добежав до большого каменного амбара у дороги, по которой когда-то ездили экипажи, Беатрис остановилась, повернулась и протянула руки к младшему. Тип вбежал прямо в ее объятия, и она подняла его и перебросила через плечо, чтобы он мог забраться ей на спину. До чего же это здорово – быть младшим из трех детей и жить в шумной, безалаберной семье, где все старше тебя и каждый тебя обожает.

Стайка гусей в тревоге кинулась врассыпную, когда дети протопали мимо, причем Рыж хохотал от простого счастья – бежать и чувствовать, как солнце пригревает кожу, а ветерок развевает волосы. Джульетта не узнавала своих детей и вновь подивилась контрасту между этим местом и Лондоном – единственным домом, который они знали до сих пор. Дети, как и их отец, определенно принадлежали миру большого города, там была их настоящая родина. Она вспомнила, как впервые увидела его: высокого, худощавого, настоящего лондонца с деревянной трубкой в зубах, хмуро и надменно поглядывавшего на всех, кто был рядом. Он сразу показался ей заносчивым – талантливым, но безмерно самодовольным, даже напыщенным, – по любому поводу у него было свое мнение, которое ему всегда надо было высказать не простым, человеческим языком, как все, а непременно вычурно и замысловато. Но время, а еще больше – неудачный эпизод с крутящейся дверью в «Кларидже» сделали свое дело, и за маской холодного насмешника она увидела человека с живым, бьющимся сердцем.

Она догнала детей, и те, по очереди перебравшись через деревянный, обвитый плющом перелаз, пошли вдоль кромки воды к западу. В одном месте у берега была пришвартована красная лодка, длинная – на таких обычно ходили по каналам, – и Джульетта вспомнила, что где-то поблизости раньше была то ли запруда, то ли шлюз. И подумала, что надо будет устроить туда вылазку с детьми. Именно это предложил бы Алан, будь он здесь, и сказал бы: до чего же здорово, что им представилась возможность увидеть действующий шлюз.