Владимир Семенов - Кремлевские тайны

Великолепие стола также считалось признаком высшего тона, и электрическая кухня того времени, в которой национальные кулинарные рецепты уживались с «последними словами» европейской гастрономии, стоила громадных денег двору и вельможам. Сама Елизавета, тонкая ценительница туземной кухни, держала однако, в качестве главного повара иностранца Фукса, получавшего 800 рублей в год и имевшего бригадирский чин.

Таковы были блестящие декорации придворной феерии, но за кулисами наблюдатель сразу накатывался на чисто азиатское неряшество, убожество материальной и духовной культуры.

Грязь на улицах, грязь во дворах — неизбежная принадлежность русского быта. Москва в этом отношении была большой деревней. В центральных частях города, где дворы были наиболее кучны, воздух был насыщен миазмами, особенно во время оттепелей. При Екатерине I петербургский генерал Волков, застигнутый в Москве февральскою оттепелью, писал, что опасается занемочь в этом «пропащем месте»: «Только два дня, как началась оттепель, но от здешней известной вам чистоты такой столь бальзамовый дух и такая мгла, что из избы выйти нельзя». Опустевшие и заброшенные по разным причинам дворы и лавки превращались, по русскому обыкновению, в места свалок. В 1748 году московская полиция доносила сенату, что в Москве после пожара 1737 года, опустошившего город на громадном пространстве, стоят ветхие каменные строения, запустевшие и безобразные, и что в них «множество помета и всякого средства, от чего соседям и проезжающим людям, особенно в летнее время, может быть повреждение здоровью». В 1752 году по случаю приезда двора в Москву властям пришлось обратить внимание на состояние московских дворов и строений. У Пречистенских ворот были усмотрены ветхие каменные лавки, в которых была набросана «всякая нечистота и мерзость». Подобные же лавки, наполненные навозом и грязью, находились в Иконном ряду на Никольской. В самом Кремле центральная Ивановская площадь оказалась завалена всякими отбросами. Были приняты экстренные меры для приведения города в благообразный вид, но с московской грязью было не так то легко сладить. При Екатерине II комиссия, учрежденная для борьбы с чумой в 1770–1772 годах, в своем отчете («Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 г.») объясняла быстрое распространение в Москве заразы отсутствием санитарного надзора и неупорядоченностью городского быта. Загрязненности города способствовали в значительной мере многочисленные кладбища при приходских церквях.

От XVII века Москва унаследовала постоянную грязь на незамощенных улицах и примитивных бревенчатых мостовых. Петр I принял энергичные меры для упорядочения городских проездов: в 1705 году он велел мостить улицы камнем и для этого вменил в обязанность приезжающего в Москву крестьянина и торговца доставлять дикий камень и песок в определенном количестве. Тогда же на домовладельцев было возложено поддержание в порядке деревянных мостовых. Сначала в Кремль, потом в Китае и Белом городе появились мостовые из дикого камня. В 20-х годах замащивалось не систематически, а после Петра стало подвигаться совсем туго, встречая помеху в консерватизме деревенского уклада московской жизни. В конце века еще оставались незамощенными крупные участки городской территории, и не только на окраинах, но и в ближайших к центру местностях. Даже в XIX веке, как известно, число таких участков убывало очень медленно, и городские проезды постоянно были больным местом муниципального хозяйства.

Та же косность сказывалась в типе городских построек. Грандиозные пожары были хроническим злом в городе, но эти тяжкие уроки не могли искоренить пристрастия москвичей к деревянным жилищам. Московская хроника за XVIII век не менее богата такими пожарами, чем за предыдущее время. Именно к этому веку относится вошедший в пословицу случай, когда Москва сгорела буквально «от копеечной свечки»: это был памятный «троицкий пожар» 1737 года, опустошивший в самый Троицын день, 29 мая, Кремль, Китай, Белый город, слободы Басманные, Немецкую и Лефортовскую и начавшийся в чулане, загоревшемся от свечки перед иконою.

Преобразовательная деятельность Петра I поставила впервые на очередь регламентацию московского строительства в целях борьбы с разорявшем город «Вулканусом». В 1704 году был издан указ о строении каменных домов в Кремле и Китае по новому образцу — не внутри дворов, а вдоль улиц и переулков; тем, кто не в состоянии был выполнить это предписание, грозила принудительная продажа дворовых мест. В 1722 году указ был вновь подтвержден. Но внимание Петра от Москвы отвлекалось Петербургом, ради которого он даже затормозил каменное строительство в старой столице, приостановив на время во всем государстве строение каменных домов, чтобы стянуть все материалы и рабочих в новую резиденцию. Впоследствии дело пошло еще хуже, и указы Петра о строении каменных домов в Москве были совсем отменены при его внуке, Петре II. Вновь этот вопрос выдвинулся уже при Екатерине II в связи с проектированной по ее инициативе планировкой города. В «прожекте» нового городского плана, конфирмованном в 1755 году, был намечен ряд преобразований, изменивших до известной степени традиционную внешность Москвы. Строение деревянных домов и мазанок было допущено только в Земляном городе, а в Кремле, Китае и Белом городе предписывалось строить дома только каменные.

В плане 1775 года было удержано старое деление Москвы на «города»: Кремль, Китай, Белый и Земляной, хотя тогда уже существовало и другое деление ее — на 14 полицейских частей. Решено было только уничтожить обветшавшую стену Белого города, а на ее месте проложить улицу, «к знанию границ и к украшению города», обсаженную деревьями.

В самый год утверждения нового городского плана землемер-поручик Охтенский составил «Описание Москвы» (оно сохранилось в бумагах Г. Ф. Миллера), в котором сообщаются любопытные сведения о ее тогдашнем состоянии и укреплении, отмечены границы древних ее частей.

У Кремля с восточной стороны, т. е. со стороны Красной площади, был глубокий и широкий сухой ров, выстланный кирпичом и плитой, на нем — каменный мост у Спасских ворот и деревянный — у Никольских; на мостах помещались «живописные емблематические картины». На Неглинной был каменный мост у Троицких ворот, деревянный — у Боровицких.

Вдоль Китайгородской стены шел с восточной стороны также глубокий сухой ров, а перед ним, подле самой стены, был насыпной земляной вал с бастионами. У Ильинских и Никольских ворот — деревянные мосты, у Воскресенских, украшенных с обеих сторон эмблематическими картинами, — каменный мост. Против Москворецких ворот, замыкавших улицу того же имени, наводился летом на Москве-реке деревянный мост на сваях, называвшийся «живым».