Владимир Семенов - Кремлевские тайны

Мария Долгорукая, первая жена Михаила Романова, одна из всех погребена в парчовом сарафане (он сейчас в Оружейной палате), волосы в серебрянной нитке. У других — в простых волоснянках.

Постепенно собор с разрытыми могилами и выставленными гробами принимает жуткий, апокалипсический вид. И вдруг среди этого кошмара появился один из тех, кто правил тот бал. Гулко простучали кованые сапоги, и над могильной плитой замер легендарный Клим Ворошилов. То ли проверяя ход строительства, то ли по бесхитростному любопытству пожаловал будущий маршал посмотреть на бывших цариц. Щелкнул фотограф, снимая очередной саркофаг, и заодно увековечил над ним героические сапоги наркомвоенмора.

…Выкопанные саркофаги нужно было куда-то срочно убрать из собора, который уже готовились взрывать. Вначале перенесли их в помещение звоницы возле Ивана Великого. Но оставлять останки в служебных помещениях показалось слишком кощунственным. Тогда местом размещения выбрали подвал Судной палаты, пристройки у Архангельского собора. Большие каменные саркофаги по одному или сразу по нескольку ставили на телегу, и единственная лошадь медленно везла через Ивановскую площадь Анастасию Романову и Ефросинью Старицкую (ее предполагавшуюся отравительницу), Елену Глинскую (мать Грозного) и Марфу Собакину (знаменитую царскую невесту). Сместилось время, и рядом могли оказаться две жены царя Михаила и две — царя Алексея; властолюбивая Софья Витовна и беспринципная Мария Нагая, что признала за сына-царевича беглого расстригу… Через дыру по доскам 52 гробницы спустили вниз, и вскоре уже мало кто знал о содержимом сырого подвала.

Впрочем, не совсем. Однажды антропологи около трех месяцев зачем-то провозились, обмеряя останки несчастных цариц. Потом подвал превратился в свалку… Его снова расчистили, установили, кто где лежит, вытащили из саркофагов последнее, что можно отнести в музей…

Рано нанесенная Кремлю в 1929–1930 годах, была мучительно тяжелой. Взрывы, уничтожившие древние святыни, варварство и кощунство…

Рана была слишком велика, чтобы остаться незамеченной даже за высокими красными стенами. Московская интеллигенция не на шутку заволновалась. Но… шепотом. О таких вещах вслух уже не говорили. А если откликалась пресса, то не иначе как радостным объявлением социалистического соревнования за лучший проект Дворца культуры на месте снесенного в Москве (начало 1930 года) Симонова монастыря — этой «крепости царско-поповского мракобесия». Но то, что творилось в Кремле, уже не касалось «народных масс», соцсоревнования по проектам казармы не устроили. Однако сохранилась московская легенда о том, что некоторые крупнейшие архитекторы (в том числе и Щусев) отказались принимать участие в постройке зданий на «расчищенном» месте. Пассивный протест? Очень хотелось бы верить.

В воспоминаниях В. Бонч-Бруевича есть широко известный эпизод. Из книги С. Бартенева «Московский Кремль в старину и теперь» В. И. Ленин узнал, что арка собора Двенадцати апостолов была заложена кирпичом при Николае I и превращена в сарай для фуража. Распорядившись о реставрации, Ленин заметил: «Ведь вот была эпоха — настоящая аракчеевщина… Все обращали в сараи, казармы: им совершенно была безразлична история нашей страны». Десять лет спустя новая эпоха, превзойдя все ужасы аракчеевщины, на руинах истории стала строить казарму невиданной архитектуры — казарменный социализм. К 1934 году с его громкими «победами» в этой великой стройке закончилось и строительство кремлевской школы командиров по проекту архитектора И. Рерберга. Теперь предстояло как следует подготовить Кремль к историческому съезду самих партийных победителей. Ряды «победителей» росли, им требовался простор (никто еще не подозревал, как скоро и как сильно они поредеют…).

Прежде всего взялись за Большой Кремлевский дворец. Из двух парадных залов XIX века, названных в честь русских орденов Александра Невского и Андрея Первозванного, соорудили просторный, но кабинетно-казенный зал заседаний.

Новые масштабы партийно-правительственной работы требовали и расширения обслуги. Для работников этой сферы при дворце решили построить новую спецстоловую. Долго места не искали и разместили ее между Благовещенским собором и Грановитой палатой, для чего возле последней были снесены Золотая Красная лестница и знаменитое Красное кольцо — парадный вход в Кремлевские древние палаты, реликвии, веками бережно сохранявшиеся при всех дворцовых перестройках.

Изменился и внутренний двор Большого дворца. Здесь в 1932—33 году исчезло древнейшее московское сооружение — церковь Спаса на Бору (XIV век, перестройка XVII века). Святыня глубочайшей старины, церковь никак не вписывалась в самый центр победного апофеоза и потому бесследно пропала…

«Привели в порядок» и Тайницкий сад. Стоявшие в нем старинные церкви Благовещения и Константина и Елены снесли уже без всякой причины.

Известно, что к работам на этом этапе кремлевской «расчистки» были привлечены некоторые «мастера», зарекомендовавшие себя на взрывах храма Христа Спасителя. Были, конечно, и защитники. Но что они могли сделать, когда борьба за национальную культуру уже расценивалась как классовая. «Характерно, — заявил в сентябре 1933 года Л. Каганович, — что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что эти протесты вызваны не заботой об охране памятников старины, а политическими мотивами — в попытках упрекнуть советскую власть в вандализме».

В самый разгар победных гимнов и кровавых потоков Москву посетил английский министр Иден. Его визит неожиданным образом способствовал некоторому вниманию со стороны одного из кремлевских хозяев к культурным проблемам собственной резиденции. В. И. Иванов, уже знакомый нам бывший смотритель соборов, должен был показать Идену знаменитые кремлевские памятники. Но министр на экскурсию так и не собрался. Соборы велели закрыть. И вот, обходя площадь, смотритель столкнулся с самим В. М. Молотовым:

— Вы здесь работаете, молодой человек? Не могли бы вы показать эти соборы, рассказать о них?

И началась удивительная экскурсия — для одного экскурсанта. Молотов остался не вполне доволен, смущенно сказал:

— Сколько здесь работаю, а все не заходил. В первый раз…

Случай в первый (а может быть, и в последний) раз заставил главу правительства взглянуть на Кремль чуть-чуть иначе. Он даже обещал похлопотать о музейных нуждах, и действительно комендатура в чем-то помогла. Случай… Впрочем, замечает В. Иванов, после убийства Кирова работать в Кремле стало невыносимо тяжело, а вскоре штат сотрудников музея был значительно сокращен. Некоторые из тех, кто недавно спасал кремлевские памятники, были репрессированы: арестован и осужден Померанцев, умер в тюремном заключении Клейн…