Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Не посмеют! Слыхал вчера стрельбу на Елисейских полях? Солдаты взбунтовались. Полк французской гвардии покинул казармы и объявил, что присоединяется к народу.

— Ах, молодцы!

— Швейцарцам было приказано разоружить их. Наши ребята дали залп и готовы были ударить в штыки. И представьте: швейцарцы отказались драться. Как ни бесновались офицеры, ничего у них не вышло…

— Здо́рово! Значит, иностранные солдаты тоже начинают шевелить мозгами.

— Потому я и говорю: не посмеют они напасть на Париж.

— Ну, это неизвестно!.. Одни отказались, других пошлют. У аристократов войск немало.

— Верно! Мы должны быть наготове… Да вот беда — нет оружия!

— Вот нас сюда и созвали: требовать оружия.

На балкон ратуши вышел человек. Он поднял руку.

— Флессель! — заговорили в толпе. — Парижский прево [31] Так именовался староста парижского купечества, считавшийся городским головой. .

— Друзья мои! — крикнул Флессель. — Вы просите оружия. У нас его нет.

Толпа зашумела…

— Погодите! — сказал прево. — Я послал людей на завод в Шарлевилль. Оттуда привезут двенадцать тысяч ружей…

— Мало! — раздались крики.

— Обещают потом дать еще сорок тысяч. Ручаюсь, что оружие будет. Разве Флессель когда-нибудь вас обманывал?

— Браво, Флессель! — раздался возглас, и толпа разразилась рукоплесканиями.

Флессель скрылся. На балконе ратуши появился человек в мундире французского гвардейца.

— Граждане! — закричал он зычным голосом. — Вы меня не знаете. Я сержант Лазарь Гош. И вот что я скажу вам! Каждую минуту иностранные наемники могут ворваться в город. У них здесь есть могучая опора. Это Бастилия!.. Пушки ее бастионов уже направлены на нас. Нужно предупредить неприятеля и овладеть Бастилией!

— Легко сказать! — крикнули из толпы.

— Голыми руками? Нас уничтожат до одного!

— Граждане! — продолжал Гош. — Да, нам необходимо оружие! Как хлеб, как воздух! Дожидаться некогда! Со вчерашнего дня кузнецы предместий куют для народа пики и сабли. Однако и этого мало. Нужны ружья! Пушки!

— Где их взять?

— В Доме инвалидов. Там в подвалах спрятано много всякого оружия… Пойдемте туда! Если откажут, возьмем силой!..

Толпа загудела:

— В Дом инвалидов! За оружием!

Началась давка. Егора завертело, как в водовороте. Вдруг чьи-то руки подхватили его сзади, приподняли и вынесли туда, где было посвободнее. Егор оглянулся, чтобы увидеть лицо своего избавителя, и обмер от изумления. Это был Ерменев…

Он возвратился в Париж два дня назад и не заехал к госпоже Бенар, опасаясь, что там его обнаружит полиция.

— Какая теперь полиция! — сказал Егор.

— Я ведь только приехал, не знал, что здесь творится. Первую ночь провел у моего учителя, господина Дюплесси. На другой день повстречал знакомого артиста, Дюгазона, он пригласил меня к себе…

Они уселись под мостом, у самой реки. Здесь прохладно и пустынно. Только несколько рыболовов расположилось на бережку. На Сене не видно ни баржей, ни лодок. Просто не верилось, что сегодня в Париже можно найти такой мирный уголок…

— Какими же судьбами вы здесь? — спросил Егор.

— Черт его знает, как это получилось! — говорит Ерменев. — В Петербурге никто мне не обрадовался. Даже всегдашний мой покровитель Баженов… И правду сказать, сам он ныне не в милости. Во-первых, он друг цесаревича Павла, а государыня с сыном своим в открытой вражде. Во-вторых, с московскими мартинистами близок…

— Отчего ж не поехали в Москву, к Новикову? — спросил Егор.

— К чему? Книг с гравюрами он не издает. А теперь, когда мартинистов все больше теснят, ему и вовсе не до меня… Тут пришли известия из Франции: Генеральные штаты, конституция… Опять потянуло сюда. И, кроме того, в Париже живет… одна особа.

— Знаю, — кивнул Егор. — Вы уже видели ее?

— Заходил, но не застал. Мне сказали, она в Версале.

— А что Каржавин? — спросил Егор. — Поехал он к Новикову?

— Пока нет. Тяжба у него с родней из-за наследства. Так что ему из Питера отлучиться нельзя… — Он помолчал и добавил: — Поссорились мы с Каржавиным.

— Неужели? — воскликнул Егор. — Отчего же? Ведь он хороший человек.

— Я и не говорю, что дурен. Только ослеплен… Шарлотта ему наговорила бог знает чего. Будто в его отсутствие я пытался отбить ее у мужа, предлагал руку и сердце.

— Но это же ложь! — изумился Егор. — Как можно такое выдумать?

— Не так уж трудно. Стоит лишь все изобразить шиворот-навыворот. Мужа своего она не любит, да и, кажется, никого никогда не любила, кроме себя самой. Однако увлечений у нее было немало. Кажется, я удостоился этой чести. Но отклонил ее весьма решительно.

— Еще бы! — сказал Егор. — Ведь Каржавин друг ваш.

— К счастью, Шарлотта никогда мне не нравилась, скорее наоборот. Так что соблюсти дружеский долг было не слишком трудно. А женщины, Егорушка, таких обид не прощают… Однако я изрядно проголодался. Не пойти ли нам куда-нибудь поесть? Боюсь только, что нынче всюду закрыто.

— У меня есть с собой кое-что, — предложил Егор.

Он вынул из кармана сверток. Закусив, они продолжали беседовать. Егор рассказал о парижских происшествиях последних дней.

— Давно я ожидал здесь бури! — сказал Ерменев. — А все же не думал, что она разразится так скоро. Это ведь только начало!..

— То же говорит и господин Ромм… — Егор рассказал о своем новом знакомстве. — Однако я все еще надеюсь, что обойдется без дальнейшего кровопролития.

Ерменев усмехнулся:

— Ведь и сам ты участвовал в свалке: камни швырял в солдат!

— Может быть, не следовало мне так поступать, — ответил Егор. — Как-то все смешалось, разобраться нелегко…

Заходящее солнце стояло над рекой, над шпилями башен, окруженное багровыми тучами. Рыболовы собрали сачки и удочки. Только один высокий, костлявый старик еще оставался на берегу, вновь и вновь закидывая удочку.

Издали донесся невнятный гул. Он приближался. На противоположном, левом, берегу Сены показалось шествие, направлявшееся к Королевскому и Новому мостам. Тащились телеги и повозки, нагруженные ящиками, громыхали пушечные лафеты, валила толпа с ружьями, саблями, пиками.

— Погляди! — сказал Ерменев. — Добыли все-таки оружие.

Толпа все шла и шла… Вот она уже вступила на мост, переправилась на правый берег. Нестройное пение, невнятные выкрики, грохот колес… Из хаоса звуков выделяется один грозный, страстный крик:

— В Бастилию!..

Ночь… Городские власти распорядились, чтобы жители не гасили ламп и не закрывали окон ставнями.

Егор идет по улице. В Ситэ, невдалеке от Собора Парижской богоматери, он натыкается на сторожевой пост. На перекрестке пушка, вокруг нее четверо горожан с ружьями.

— Куда? — К нему подошел один из караульных. У него на боку висит кавалерийская сабля.