Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Тих, задумчив был Юрий.

Дядька Георгий Симонович даже забеспокоился:

- Недоволен чем, княже? Иль нездоровится?

- Думаю, боярин, думаю. Не ты ль наказывал - думать?

Сухо проговорил княжич, отстраняюще.

Понятливый тысяцкий молча поклонился и, осторожно ступая на носках, отошёл за кормовую каморку. Не понравилась ему Юрьева отчуждённость. Вымолвил, будто прочь послал. Не раненько ли княжич властность обретает?

Но ведь и по-иному расценивать можно - племя-то Мономахово!

Под любечскими воспоминаниями Юрий и в Смоленске гостил, у брата Ярополка.

Князь Ярополк Владимирович встретил младшего брата тепло, хлебосольно. Не понравилось только Юрию, что брат себя как бы в отца место поставить старается. Будто он - муж зрелый, а Юрий — сущий младень. Но обиды Юрий не показывал, Ярополк и вправду старший, годков- то ему вдвое больше, чем Юрию. Пусть погордится. Да и в Смоленске Ярополк - хозяин. Как он, Юрий, будет в Ростове...

Хотя как сказать...

Смоленск показался Юрию городом большим, но каким- то нескладным. Город прорезали овраги, спускавшиеся к Днепру, словно на части рвали. Земля градская почти вся под боярскими дворами. Боярские хоромы непробиваемыми частоколами оградились, стоят как крепости. Меж боярских дворов княжеский дворец затерялся, и не поймёшь даже, который двор княжеский, а который - боярский, вроде бы ровня - князь и бояре старые, несметно богатые. Как это может быть? А на самом светлом месте, на Соборной Горе, не княжеский дворец, но епископский, а на епископском дворе князь вроде как гость. То ли дело в Любече...

Нет, не завидовал Юрий старшему брату!

В Смоленске переяславцы задержались ненадолго. Тысяцкий Георгий Симонович сослался на строгий наказ князя Владимира Всеволодовича Мономаха: «Поспешать! » Супротив отцовской воли Ярополк ничего не возразил, но, по всему было видно, обиделся на краткосрочность гостевания. Хотелось ему новую загородную усадьбу показать, но вот не вышло...

Но на пристань провожать брата князь Ярополк вышел со многими боярами, велел в трубы трубить и в колокола бить, чтобы проводы были торжественными.

Прощай, Смоленск, нескладный город!

А Днепр обуживался и обуживался, из великой реки превращаясь в невеликую речку, не шире Трубежа. А потом берега совсем близко сошлись, кроны деревьев крышей сплелись над головами.

Волок!

Князя встретил тиун, старший над мужиками-волочанами, повёл в избу. Большая была изба, чистая, на столешнице хорошая посуда, очаг не по-чёрному топится - дым уплывал в деревянный короб, выведенный сквозь дыру в потолке. Не для простых людей стоялая изба — для нарочитой чади, дожидавшейся здесь, пока ладьи через волок перетянут. Может, и князья здесь сиживали, отхлёбывая из медной чаши квасок.

Забористый был квасок, с хмелем и хреном, у Юрия слёзы из глаз покатились и в нос шибануло остро. Едва отдышался. А тиун стоит, улыбается, ещё в чашу из корчаги норовит подлить.

Но Юрий уже встал из-за стола, кивнул Георгию Симоновичу:

- На волок поглядим...

Возле ладей, приткнувшихся к берегу, суетилось множество людей, как муравьи возле муравейника. Снимали с ладей вёсла и мачты, тащили на плечах коробья, узлы, складывали на подъезжавшие телеги. Покрикивали на лошадей, лямками вытягивавших оголённые ладьи на берег. Работали ладно, сноровисто, и вот уже первая ладья вкатилась по брёвнам в лесную просеку.

Юрий велел привести коней.

С тысяцким Георгием Симоновичем, тиуном и гриднями-телохранителями проехали вдоль волока.

Не сразу и поймёшь, твердь здесь или болотина. Ладьи тяжело ползли по липкой грязи, но лошади, надрываясь в лямках, упирались копытами в твёрдое: по обе стороны были проложены дороги из жердей. А когда было совсем уж тяжко, смерды ступали в липкую грязь, толкали ладьи плечами. Труд тяжкий, что ни говори, но необходимый и привычный. Испокон веков так одолевали волоки на Руси.

Небо заволакивалось серой дождевой хмарью.

- Может, в избу вернёмся, княже? - предложил тысяцкий.

- Возвращаемся!

В тёплой избе при волоке княжич и бояре прожили три дня, пока не явился в отяжелевшем от дождя кафтане воевода Непейца и не объявил, что все ладьи уже в Вазузе и к плаванью изготовлены.

Снова поехали по жердевой дороге вдоль просеки, обгоняя волоковых лошадёнок, низкорослых, но крепких и послушных. Тучи цеплялись за гребни ельников, изливаясь дождевой моросью. Сумрачно, тоскливо. Возились в грязи смерды, подталкивая уже не переяславские, а чьи- то чужие ладьи. И в непогоду не останавливался волок.

Смерды поглядывали на нарядных всадников завистливо и недоброжелательно. Но Юрий не обижался. Каково так, в любую непогодь неизбывное тягло своё нести?! Но не земным установлением, а Богом так предопределено, что каждый к своему труду приставлен: княжий муж - к ратному, смерд - к рабскому, и иного быть не могло.

Знать-то сие Юрий знал, но чувствовал себя как-то неуютно, будто виноват был перед людьми, и облегчённо вздохнул, когда впереди открылась свободная вода реки Вазузы, а на ней — вытянувшийся цепью суровый караван.

Спешились, бросили поводья тиуну и его людишкам, на лёгких долблёнках поспешили к ладьям, даже не оглядываясь на неуютный берег.

Юрий махнул кормчему, чтобы снимались с якорей, и скрылся в подпалубной дружинной каморе. Тысяцкий Георгий Симонович, бояре Фома Ратиборович и Василий, воевода Непейца, огнищанин Корчома - все ближние мужи собрались здесь, грели у горшка с углями зазябшие руки.

Зашевелилась за бортом вода - караван тронулся в путь.

Волжское путное шествие запомнилось Юрию серым однообразием неразличимых дней. Серым было небо. Серыми и смазанными были берега, отдалявшиеся друг от друга с каждым дневным переходом. Серыми и скользкими от дождей были избы в мерянских селениях, где судовой караван останавливался для ночлега. Местные жители говорили, что такого затяжного ненастья в сентябре не помнили даже старики.

К мерянам Юрий присматривался с любопытством и опаской - никак не мог забыть рассказа епископа Ефрема о злых язычниках, дубьём избивающих пастырей своих, святых отцов. Оказалось же - люди как люди! Разве что одеждой отличаются. Меряне подвязывали волосы кожаным ремешком, обвитым полосками меди, у висков подвешивали медные или серебряные кольца, смотря по достатку. На праздничном платье (многие приоделись, встречая князя) вместо пуговиц - бронзовые привески или колокольчики. Пояса с набором, на руках браслеты из бронзы или серебра, сапоги с подковками, позументы с прокладкой из бересты. Ничего, нарядно...

Между собой меряне говорили по-своему, но и по-русски понимали, а старейшины, с которыми говорил Юрий, и по-русски говорили чисто, без коверканья слов. Иные учёные греки так чисто говорить не умели.