Альгирдас Поцюс - Заложники

За гороховой кашей и кислым молоком Скирвайлис не переставал думать о Юдикисе и Апмедисе. Как они там? Встретились ли уже с разведчиками крестоносцев? А вдруг это ловушка? Вдруг братья ордена рубят сейчас головы его людям и жгут их дома? Время от времени старику становилось до того невтерпеж, что он с трудом удерживался от того, чтобы не покинуть дом и не запрячь коня.

— Садись рядышком, милая сношенька! А не то мне в одиночку и поперхнуться недолго, — предложил Скирвайлис Мансте, которая подала на сладкое прошлогоднюю тертую клюкву с медом.

Женщина вспыхнула, ей почему-то показалось, что старый князь кое-что вспомнил… А что, если он именно поэтому так радушно и приглашает ее?

— Простите, князь, мне еще нужно детей покормить, — пробормотала она и скрылась за дверью, чтобы не выдать смущения.

Скирвайлис внимательно посмотрел вслед удаляющейся женской фигуре. После вторых родов Мансте слегка располнела, но тело ее по-прежнему было стройным и гибким. Грудь стала крупнее, плечи более покатыми, округлились руки. Женщина легко двигалась в длинной юбке, казалось, она не ходит, а плавно катится по земле на колесиках. Старик тяжело вздохнул и склонился над миской с горохом.

После сытного обеда Скирвайлис отправился в опочивальню и прямо в одежде растянулся на постели. Обычно он был способен засыпать, едва прикоснувшись щекой к подушке, ему хватало получаса для того, чтобы проснуться посвежевшим и бодрым. На этот раз глаза не хотели закрываться, совсем как у перепуганного зайца. Он и сам не понимал, отчего у него так тревожно на душе. Уставившись неподвижным взглядом в потолок, старый князь думал и думал о своих воинах, которых он выслал к реке, к замку Рагайне. Конечно, князь Апмедис, владыка замка Гиргждуте, тоже свой человек, и все же душа у князя болела сейчас за Юдикиса, старшего сына, за его людей. Старик тревожился и оттого, что рать сына насчитывала всего около двухсот воинов, — а ну как доведется вступить в схватку, а у ордена при этом будут тысячи кнехтов?

У князя были основания для беспокойства: в день отъезда, вечером, на взмыленном коне сюда примчался вестовой от Юдикиса и сообщил, что командор замка Рагайне ведет за собой тысячу воинов. В ответ на требование сократить численность своих полков прусские военачальники лишь ухмыльнулись и сказали, что в жемайтских лесах появляться опасно, поэтому для каждого брата из ордена требуется усиленная охрана. Князь Юдикис, по словам гонца, не стал вступать в битву, однако не упускал крестоносцев из виду, пока те следовали лесом.

Печальные вести поступили от князя Апмедиса из Гиргждуте. Правда, отряд клайпедского командора был не столь многочисленным, да и переговоры с жемайтами крестоносцы вели довольно вежливо, но едва на землю опустились сумерки, как они напали на лагерь гиргждутского князя и уложили на месте многих воинов. Тяжелораненый князь Апмедис с небольшим отрядом скрылся на болотах близ Кретингале. Вряд ли он останется в живых.

Скирвайлис стиснул кулаки и процедил сквозь зубы:

— Сволочи! Кровопийцы!

Целую ночь напролет старый князь не сомкнул глаз. Он терзался одним-единственным вопросом: что делать? Скирвайлис был связан по рукам и ногам заверениями, данными магистру ордена в присутствии князя Витаутаса. Что и говорить, до крайности изнурена, потоплена в собственной крови Жемайтия, и все же она еще способна собрать силы, которые смогут разгромить и чванливого командора из Рагайне и коварного клайпедского пса. А дальше что? Магистр выставит против них всю свою рать, это очевидно. Откуда жемайтам тогда ждать помощи, кто подставит им плечо? Йогайла? Нет, он якшается с поляками, и ему наплевать на нас. Витаутас? Пожалуй, руки коротки — мечется, как зверь в клетке. С одной стороны у жемайтов — ливонские псы, с другой — тевтонские волки, с третьей — суровое море. Куда податься? Остается только стиснуть зубы, напрячь каждый мускул, каждую жилу и драться за жизнь до последней капли крови. Иного не дано.

Наутро Скирвайлис созвал всех челядинцев-мужчин, а также мужиков из окрестных деревень. Он посадил на коня даже собственную дочь Мингайле. Всем им надлежало отправиться в различные уголки Жемайтии, к князьям и знатным боярам, чтобы передать слова главного владыки локистского. Они должны встретить братьев ордена со всей учтивостью, в случае чего не оказывать сопротивления, позволить рассеяться на мелкие отряды. Если крестоносцы станут заговаривать зубы, следует их послушать, однако, если они станут заниматься грабежом и устанавливать свои порядки, нужно незаметно напасть на них и разгромить наголову.

Сам князь Скирвайлис тоже оседлал коня и в сопровождении нескольких витязей отправился на встречу с сыном Юдикисом. И все же главной его целью была встреча с рыцарем Зигфридом Андерлау и разговор с глазу на глаз.

Вилигайла сидел под яблоней и наблюдал из-под ветвей, как петляющей полевой стежкой к имению Памплиса приближаются двое всадников. Буланого коня юного князя Гругиса он узнал издалека. Старик без труда догадался и кто ехал на втором коне — горячем длинноногом Вороне. В последнее время княжич, которому до смерти надоело зубрить скучные немецкие слова, предавался более приятному занятию: с утра до вечера носился верхом по окрестным полям и лесам с дочкой Памплиса, резвушкой Гирдиле. Вилигайла, естественно, оказался не у дел. Старику оставалось лишь приглядывать за лошадьми да порой, когда князю взбредало в голову поохотиться, сопровождать молодых людей на охоту.

Немало женщин повидал на своем веку старый воин, но Гирдиле была среди них исключением. Уж не лаумы ли ее принесли да подкинули родителям: такая непоседа, в глазах озорные огоньки, а язычок — только держись… Похоже, она понятия не имела, что такое девичья скромность. Вот и недавно: взяла и бросилась на глазах всего народа Гругису на шею:

— Поцелуй, не то оставлю голодным!

Юный отпрыск Скирвайлиса к такому обращению явно не привык. Он густо покраснел, однако не рассердился на ветрогонку и лишь пообещал выполнить ее просьбу в другой раз.

Любому понятно, что юноша и девушка, очутившись в лесу или на лугу, вольны делать, что им только заблагорассудится. Там эта бесовка может потребовать удовольствия послаще…

Вилигайла выбрался из-под яблони и заковылял к лошадям. Он слышал цокот копыт, однако даже не обернулся в сторону приближающихся всадников. Когда буланый конь Гругиса остановился совсем близко, старик, не глядя в его сторону, взял поводья. Прислуживать же Памплисовой дочке он не собирался, да та и не требовала этого. Оставив коня на его попечение, она весело упорхнула вслед за Гругисом в дом.