Альгирдас Поцюс - Заложники

— Может, оно и так, — согласился Вилауде.

— Не может, а точно, жрец, — твердо сказал Скирвайлис. — Боюсь, как бы это его государство не расклеилось, наподобие горшка, слепленного из черепков.

— И такое случается.

Князь резко повернулся к жрецу. Похоже было, что он намеревается схватить его за грудки. Пристально глядя старцу в глаза, скрытые сейчас под густыми бровями, он спросил:

— Что нам делать, скажи? Может, броситься на колени да принять крещение, а? Ведь кое-кто в Жемайтии так и поступил.

— Вот этого, князь, я тебе ни за что на свете не посоветую! — сердито отрезал жрец.

— Разумеется. Это противно твоему долгу. По правде говоря, не крещение сейчас основная забота крестоносцев!

Скирвайлис завалился на правый бок и, оттолкнувшись обеими руками, встал. Его примеру безуспешно попытался последовать старый жрец, но запутался в длиннополом хитоне. Взяв его под мышки, Скирвайлис помог старику встать.

Внимание их привлек виночерпий Скабейка. Он крутился возле расстеленной на траве холстины и разливал по кружкам медовый напиток. Вот-вот должны были принести жареную козлятину.

— Ты еще не нашел жену юному княжичу Гругису? — спросил Вилауде, заметив выходящих из дубравы обоих сыновей Скирвайлиса.

— Сам найдет. Теперь не те времена, дети прекрасно обходятся без родителей.

— Не следует, однако, забывать и старые обычаи.

— Да разве можно жить по старым обычаям сейчас, когда вокруг так неспокойно?

— Наша земля почти и не знала покоя, — невозмутимо ответил Вилауде.

Скирвайлис неопределенно покачал головой.

Мужчины сняли с огня дымящееся мясо. Люди проголодались, от запаха жареной козлятины у каждого заныло в желудке, рот наполнился слюной. Особого приглашения к столу не потребовалось — мужчины уже подыскивали местечко поудобнее. Карка проворно орудовал длинным охотничьим ножом, резал мясо и давал каждому по доброму куску. Несмотря на голодное нетерпение, никто не начал трапезу первым. Все ждали. Но вот Вилауде отрезал кусочек козлятины и швырнул его через плечо назад со словами:

— Приносим тебе, богиня Жямина, жертву с благодарностью за дары полей и лугов, за нашу скотину. Отведай с нами вкусного угощения и не забудь в следующем году помочь нам.

Вслед за жрецом то же проделали Скирвайлис и остальные жемайты. Отлично прожаренное мясо козленка было сочным и нежным. Виночерпий Скабейка разливал в кружки медовуху.

Немой, устроившись на траве, грыз ребрышко, радостно заглядывал всем в глаза и беззвучно смеялся от удовольствия. Рядом с ним темнела плетеная корзина, в которую бросали кости. Немой должен был отвезти их к Скирвайлису на псарню.

Когда мясо было съедено, Карка не мешкая притащил запеченного в глиняной посудине гуся. Это угощение досталось уже не всем — только жрецу, князьям и кое-кому из свиты. Немой подхватывал на лету обглоданные кости, обсасывал их и с хрустом разгрызал крепкими зубами.

Сытые, в отличном настроении все поднялись с земли — воздали почести богам, не забыв и о себе. День выдался спокойный, без дождя, из-за туч порой выглядывало солнце — одно наслаждение было прогуливаться меж могучих дубов, слушать, как шуршат под ногами побуревшие листья и вскликивают среди ветвей сойки. Опавшие желуди, влажный гниющий валежник источали терпкий запах. А если задрать голову, можно было увидеть затейливо изогнутые ветви могучих деревьев. Не одному из мужчин подумалось, что удобнее места, чем в этих таинственных зарослях, боги для себя и придумать не могли — здесь можно было спокойно обсуждать свои дела, принимать жертвоприношения, а в случае чего взмыть, подобно птицам, в небо, чтобы летать высоко над землей.

Гругису и тем, кто помоложе, захотелось во весь опор сбежать с холма, но торжественный покой священного места, его таинственность подействовали на них отрезвляюще. Они притихли, а если и разговаривали, то шепотом, будто опасаясь посторонних ушей. И, только выйдя на опушку дубравы, загомонили в полный голос.

— Эй, смотрите! — закричал конюший Смулькис, показывая пальцем в сторону луга. — Да это же почтенный Вилигайла!

Все обернулись и увидели всадника. Потряхивая длинной выгоревшей на солнце гривой, к ним приближался Савраска, а на нем сидел верхом знакомый седовласый старец в коротком кожушке из телячьей кожи.

Гругис, как мальчишка, кинулся к нему и схватился за уздечку, словно боясь, как бы всадник не ускакал.

— Вы ли это? Глазам своим не верю! — не скрывая радостного изумления, воскликнул юноша.

Усы старика дрогнули, в глазах блеснули веселые искорки.

— Я и сам удивлен не меньше твоего, — признался он. — Я тут по соседству охотился, в Кутвяйской пуще.

Гругис только сейчас заметил притороченного к седлу кабанчика.

— Поехали с нами в Локисту! — предложил княжич. — Я так по вас соскучился!

— У князя Скирвайлиса в имении полно народу — и стар, и млад. На что я им там?

— Мне так хорошо с вами! Ездили бы вместе на охоту, — не отставал Гругис.

Вилигайла пригладил ладонью бороду и, глядя на жертвенный холм, сказал:

— Я должен вернуться в один добрый дом.

Юный князь опустил голову.

Тем временем подъехали остальные всадники и с ними — князь Скирвайлис.

— Никак не уговорю его поехать с нами в Локисту, — посетовал Гругис.

— Послушай, — обратился к старику Скирвайлис, — покуда у меня самого есть мало-мальская крыша над головой, для тебя в моем доме всегда найдется угол!

— Спасибо, князь, — с достоинством поблагодарил Вилигайла, — коли нужда заставит, непременно вспомню твои слова.

— Тогда прощай, — сказал Скирвайлис. — Нам пора! Ночь на носу.

Не в силах расстаться со старым воином, Гругис все медлил. Он тронулся в путь последним, но, проскакав несколько шагов, невольно обернулся: одинокий всадник продолжал неподвижно стоять напротив священного бора. Закатное солнце последний раз на миг озарило вершину холма. Бурая кудрявая крона дуба прощально вспыхнула алым пламенем, и казалось, что это жертвенный огонь опалил все вокруг.

Страшно, когда полчища крестоносцев вторгаются на родную землю летом или осенью, но еще ужаснее, когда они делают это зимой. Не уберегают тогда жемайтов ни реки, ни болота, а заснеженные поля и леса выдают их тайные тропы и дороги, — коченеют на морозе люди, гибнет от голода скотина.

Братья ордена и кнехты, напав на какую-нибудь деревню или имение, первым долгом грабят их дочиста, ну, а потом поджигают все вокруг и греются возле этого огромного костра. Клубы черного дыма поднимаются в морозное ясное небо. Люди, живущие вдали от разоренных мест, видят этот знак опасности, и сердца их сжимаются от боли и ужаса. Прихватив наспех что попало, они, невзирая на стужу и снег, бегут в единственное свое пристанище — в дебри старинных дубрав. Едут верхом или бредут по снегу, матери несут на спине привязанных накрепко малышей, а те, кто уже выше бобового снопа, ковыляют сами. Коровы, овцы и козы, собаки оглашают воздух мычанием, блеянием, лаем. Дома остаются лишь немощные старики, которым уже и смерть нипочем, — они на пороге в мир иной.