Альгирдас Поцюс - Заложники

— Штилль! Мунд хальтен!

Судя по всему, его окриков никто не испугался, и он пустил в дело кнут.

Гругис, который находился на почтительном расстоянии от головной телеги, видел, однако, как кнут стал гулять по плечам невысокой девушки. Закричав как резаная, пленница вцепилась в бороду крестоносцу и стала отчаянно бороться с ним.

Голос и плотно сбитая фигурка девушки показались Гругису знакомыми. Приглядевшись внимательнее, он узнал в ней Гирдиле. Дочь князя Памплиса среди заложников? Невероятно! Ее отец умел ладить с крестоносцами, перешел в их веру, и Гругис не сомневался, что уж его-то детей крестоносцы не тронут. Вот тебе и раз — не доверяют даже Памплису!

Силы борющихся оказались неравными. Рыцарь тевтонского ордена с горем пополам отстоял свою бороду, и Гирдиле бессильно рухнула в телегу. Она перестала кричать и лишь тихонько повизгивала, как побитый щенок. В наказание стражники не разрешили ей приближаться к реке. Дети и девушки принесли ей в пригоршнях воду, смочили губы, смыли кровь с окровавленного лица.

Гругис, увы, не мог подойти к юной княжне, ободрить ее — он был связан одной веревкой еще с тремя пленными, к тому же конвойный то и дело отталкивал его копьем в хвост обоза.

После короткой передышки все тронулись в путь. Снова послышались крики стражников, цокот копыт, скрип несмазанных колес. Глядя перед собой на утоптанную дорогу, Гругис молча брел с товарищами по несчастью невесть куда и лишь изредка перебрасывался с ними словом. Чувство отчаянной безысходности овладело юношей. Уж лучше погибнуть в бою, думал он, чем терпеть подобное унижение и покорно отправляться в рабство. Как он завидовал сейчас брату Юдикису, который пал достойной смертью в бою у реки Шунии! Гругис возвращался в мыслях на покинутую родину, к отцу и сестрам, к овдовевшей Мансте и ее детям, с теплотой вспоминал дворовых. В его памяти всплыл старик Вилигайла. Где он сейчас, этот храбрый воин? Прячется в лесах или погиб в схватке с завоевателями? Молодой князь размечтался о невозможном: вот бы сейчас Вилигайла был тут, шел с ним рядом! Одно его невозмутимое спокойствие, приветливый взгляд, доброе слово способны в любого вселить уверенность. Гругис почувствовал угрызения совести, вспомнив, как когда-то, путешествуя с Вилигайлой или охотясь на зверя, не всегда был внимателен к старому воину, порой по молодости лет наносил ему нечаянно обиду. Сколько приятных минут им пришлось пережить вместе, как много хорошего связывает Гругиса с этим человеком! Мысли о Вилигайле настолько завладели юношей, что он даже стал тревожно вглядываться в даль, надеясь увидеть в колонне пленных седоволосую голову бесстрашного ратника.

Не случайно мысли княжича из Локисты приняли столь странное и тревожное направление. Забеспокоилась отчего-то и стража. Невольников сопровождал большой, вооруженный до зубов отряд крестоносцев, но это ничего не значило — ведь здесь простиралась непостижимая земля жемайтов, а значит, никто не мог быть уверен в данный миг, что уже в следующий с ним ничего не случится. Разве мало братьев ордена бесследно пропало здесь, будто Жемайтия и в самом деле поглотила их?

На следующий день конвоиры заметили двух всадников, которые издалека, с косогора, следили за обозом. Один был на саврасом коне с выгоревшей гривой, другой — на кауром. Спустя некоторое время те же всадники появились уже в другом месте. Было ясно, что они не упускают заложников из виду. Рыжебородый командир отдал крестоносцам приказ, и пятнадцать — двадцать всадников поскакали к разведчикам. Вернулись они ни с чем на взмыленных, загнанных лошадях. Конвоиры прочесали все окрестности, но нигде не обнаружили ни души. Они подумали даже, что вражеские разведчики им просто-напросто померещились.

Наутро, до восхода солнца, Бешеный Штиль встал и направился по естественной нужде в кусты — вне себя от страха он тут же выскочил оттуда. В зарослях крестоносец наткнулся на саврасого белолобого коня, на котором сидел верхом… медведь. Крестоносец явственно видел его лапы с длинными когтями.

В отряде стражников поднялся переполох, все вскочили на коней, обшарили вокруг кусты и несолоно хлебавши вернулись назад. Штиль ругал своих кнехтов на чем свет стоит, а те, облазив напрасно безлюдную трясину да кочки, решили про себя, что их старшой тронулся умом.

От Гругиса не укрылось, что конвойные проявляют беспокойство, группками исчезают в лесу и снова возвращаются назад. Их рыжий вожак с перекошенным от бешенства лицом не слезал с коня и не выпускал из рук меч. Ясно было, что крестоносцы чем-то напуганы.

Обоз тронулся в путь, и Гругис стал внимательнее приглядываться ко всему вокруг, пристально разглядывать опушки и противоположный берег реки. Он повеселел, потому что в душе его затеплилась робкая надежда на спасение.

Ближе к полудню, когда унылая вереница пленников стала взбираться на серый песчаный холм, Гругис неожиданно приметил вдалеке, на другом берегу, одинокую фигуру всадника. Саврасый конь с выгоревшей гривой… Да это же Вилигайла! Сердце юноши отчаянно забилось: значит, старый воин еще на свободе, и он не забыл своего юного друга! Вилигайла наверняка не один, вполне вероятно, что с ним целый отряд. Ему ума не занимать, уж он-то обязательно что-нибудь придумает! А значит, Гругис сможет вырваться из лап крестоносцев. От одной этой мысли, казалось, голубее стало небо над головой.

Гругис поделился наблюдениями с остальными невольниками. Надо быть наготове. Если возникнет паника, они убегут вчетвером, связанные одной веревкой, от которой им нельзя будет самим освободиться. А ночью придется как-нибудь ее перерезать. Хоть ногтями, хоть зубами…

Путешествие вдоль берега Акмяны подходило к концу. Пленники, по всей вероятности, уже к вечеру должны были добраться до реки Юры. Справа от них остались поселения Пурвяй и Крейвяй, они приближались к Паграмантису. Узкая дорога вела в чащу старинного ельника. Бешеный Штиль громко рявкнул, и обоз остановился. Конвойным было приказано связать покрепче пленных. Судя по всему, рыжебородого пугала глухомань, в которую они забрались, нюхом соглядатая он чуял, что здесь их могут поджидать опасности, поэтому даже ребятишек велел опутать веревками.

Вереница всадников, пленных и телег — издали ни дать ни взять змея — сунула свою утыканную копьями голову в темную нору ельника и стала извиваться между могучими вековыми деревьями. Раскидистые лохматые ветви елей заслоняли солнце. Колеса с глухим стуком перекатывались через горбатые корневища, а босоногие невольники и кони стражников спотыкались о них. И вдруг будто само небо обрушилось на крестоносцев: из густых ветвей на них попрыгали вооруженные люди. Они сбрасывали крестоносцев с коней, душили их или пронзали кинжалами. Поднялся невообразимый шум — воздух сотрясался от криков, стонов, лошадиного ржанья, люди и животные беспорядочно метались туда-сюда, и трудно было разобраться, кто с кем борется. Поначалу крестоносцы растерялись, но потом, увидев, что нападающих не так уж много, пришли в себя и стали набрасываться по нескольку человек на одного.