Альгирдас Поцюс - Заложники

Голоса поющих, натолкнувшись на сводчатый потолок, набирали силу и звучали еще звонче. Песня вырывалась в крошечные окна темницы, взмывала ввысь, туда, где на высоких стенах и башнях замка несли караульную службу стражники. Их охватывал непонятный трепет, и трудно сказать, страх или ночная прохлада были тому причиной. Дозорным казалось странным, что, не понимая ни слова, они догадываются, о чем поется в песне. Тоскливая мелодия пробуждала в душах одних из них что-то заветное, и они уносились мысленно каждый в свою деревню, к своим близким. Других же, наоборот, песня приводила в ярость, и они, размахивая мечами, бросались к забранным решеткой окошкам с криками: «Штилль, семайтен, штилль!»

Узники только смеялись в ответ и продолжали петь. Они знали, что ключ от железной решетки находится у Мартина Нака. Кроме него, никто не мог войти в темницу. А начальник стражи обычно ложился спать рано и долгое время ничего не знал об этих вечерних песнях. Однажды, задержавшись во дворе, Мартин услышал, что где-то поют, и, прислушавшись повнимательнее, очень удивился. Пруссу, возомнившему себя немцем, показалось, что нечто похожее он слышал в далеком детстве. Правда, слова песни успели стереться в памяти, но мелодия будто снова вернула его назад, в полузабытую пору. Ожесточившееся с годами сердце крестоносца дрогнуло, и впервые он почувствовал горькую досаду из-за своей неудавшейся судьбы. Мартин торопливо направился в замок и заперся в одной из комнаток. Теперь песня не была слышна окно выходило в поле.

Мартин Нак долго вглядывался в затянутый дымкой горизонт, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания детства — и отчетливые, и туманные. Мать, отец, двое сестер… тропинка вдоль поля… палисадник… люди на лавочке… и песня, которая, казалось, волновалась-колыхалась вместе с ветками деревьев, вместе с колосьями ржи. Этому немолодому человеку стало вдруг невыносимо грустно, будто вспыхнула и погасла навсегда надежда вернуться когда-нибудь в те далекие дни. Мартин Нак с силой захлопнул окно, словно сердясь на себя за свою слабость. Былого не вернешь. Надо думать о том, что существует сегодня и что будет завтра. Он лег в постель, натянул до ушей одеяло и плотно зажмурил веки.

На следующий год в замок Бартенштейн прибыла еще одна партия жемайтских заложников, среди которых была и сестра Гругиса, Мингайле.

Появление новых людей в подземной темнице взволновало узников: пленники со слезами бросались друг другу в объятия. Расспросам не было конца — старожилов подземелья интересовала судьба родителей, родных, они близко к сердцу принимали любую весточку о родине. На прусской земле узники пробыли не более года, но им этот срок показался вечностью. Каждый жил только воспоминаниями о прошлом, ибо жизнь в узилище замка напоминала кошмарный сон.

Гругиса до глубины души потрясло известие о судьбе отца. Владыка Локисты остался совсем один, как дерево на северном ветру. Разгневавшись, Зигфрид Андерлау не пощадил и Мингайле — выслал ее вместе с новой партией заложников, а Скирвайлиса и Мансте с челядью и другими домашними выгнал из дома. В имении разместились воины ордена.

Столь же грустные вести поведали и пленные из других уголков Жемайтии. Людей обложили непосильными налогами, заставили делать тяжелую работу, многих лишили земли и выгнали с насиженных мест.

Крестоносцы строили близ реки Дубисы два замка. Люди должны были свозить туда отовсюду глину, камни и бревна. Усиленная охрана задерживала тех, кто решил податься в Литву. Словом, враг набросил Жемайтии петлю на шею, и чем дальше, тем туже затягивал ее.

Вечером, когда Мартин Нак запер двери подземелья, молодые заложники уселись на полу в круг, который стал за последнее время заметно шире, и попросили вновь прибывших рассказать что-нибудь еще.

И тут неожиданно вскочил Гругис и воскликнул:

— Не может быть, чтобы жемайты сдались и смирились с новыми порядками! Они должны взбунтоваться! Уж лучше смерть, чем рабство!

Сидящие, не произнося ни слова, уставились на княжича, будто ожидая, не предложит ли он что-нибудь путное.

— Да стоит им взбунтоваться, как крестоносцы нас перебьют. Ведь нас для того тут и держат, чтобы связать руки родителям, — спокойно возразил Рекутис, отпрыск вотчинника из Медининкай.

— Он прав, — поддержала Мингайле. — Жемайты сокрушаются, что их детей постигла такая участь. Притом не только те, чьи дети тут… Все…

— Выходит, мы сейчас для них препятствие?! — с жаром продолжал спор Гругис. Он волчком крутился в середине круга, поворачиваясь то к одним, то к другим. — Значит, из-за нас жемайты не решаются поднять руку на врага! А ведь ждать больше нельзя! Погибнет наш край!

— Что же нам делать? — всполошились девушки, которых заразило волнение юного князя.

— Разве мы страшимся смерти? — спросил Гругис. — Ведь наши деды и братья всегда были готовы сложить голову за родную землю!

— Не страшимся! — хором ответили заложники.

Гругис испытующе поглядел узникам в глаза, точно желая убедиться в искренности их ответа и в том, что они правильно поняли его.

Стиснув руки в кулаки, как будто собираясь немедленно схватиться с врагом, юноша процедил сквозь зубы:

— Мы должны погибнуть!

Его слова прозвучали в воцарившейся мертвой тишине подобно холодным струям дождя. Ледяной озноб пробежал у каждого по спине. Гирдиле вскочила, выбежала на середину круга и встала рядом с Гругисом.

— Если потребуется, мы все умрем, нам смерть не страшна! — взяв друга за руку, сказала она. В этот решающий миг девушка хотела быть рядом с любимым.

— А кто сообщит родителям, что нас больше нет? — спросил Рекутис.

— Сами узнают! — буркнул Гругис. — Такую новость не утаишь! Багряным облаком приплывет с запада!

За решеткой окна мелькнула чья-то тень. Обутые в сапоги с раструбами ноги удалились в другой конец двора и вскоре, вернувшись назад, остановились.

— Нак… — прошептал кто-то из девушек.

Начальнику стражи в тот вечер и впрямь не спалось. Низко пригнувшись к оконцу, он пытался разглядеть, что происходит внутри подземелья. Его крупная фигура заслонила и без того неяркий свет, поэтому он так ничего и не увидел.

— Что нужно? — крикнул Гругис.

Нак, похоже, смутился и, кашлянув, спросил:

— Почему вы не поете?

— Еще успеем!

Мартин отошел от окошка на несколько шагов и притаился за каменным карнизом. Теперь его не видели и расхаживающие по стене стражники.

Вскоре послышалась песня. Она звучала глуше обычного, видно, у каждого из поющих стиснуло от волнения горло: