Олег Слободчиков - Заморская Русь

На том договорились. Отряд в кенайском селении поредел, тойон уже поглядывал на русских стрелков неприязненно, предложил Кабанову полмешка бисера за пушку, обиженный отказом, стал жаловаться «Бырыме-тойону».

— Ты богатый колош, — похвалил бисер Баранов. — Но оружием только бостонцы и англичане торгуют, нам Бог и царь не велят!

Тойон ухмыльнулся и сказал, будто слышал от родственников, что Бог и царь не сердились, когда косяки, нарядившись кадьяками, захватили сильный корабль, а он, тойон, знает, где стоит богатый и слабый корабль.

Баранов хмуро помолчал, оглядываясь на караульных, и неохотно ответил, что прежний тойон говорил о давнем, когда корабль чужих белых людей угрожал царю. Затем спросил, откуда в жиле так много бисера. Тойон, поводив носом с торчащими из него костяшками, невнятно ответил: плавают тут всякие суда, дарят и меняют!

Снова Прохор стоял в карауле, теперь уже в чужой партии. Раздался условный свист, он ответил. Зевая, из кажима вышел Васька Котовщиков с охотской самокованной фузеей на плече. Посмеиваясь, зашептал:

— Я у Петьки девку отбил. Она под моим одеялом. Иди, вдруг не поймет, что другой. А поймет — что с того? — приглушенно рассмеялся.

— Страшная ведь?! — проскулил Прохор, понимая, что устоять перед соблазном не сможет.

— В темноте не видать! — сонно хохотнул Васька. — Рыбиной пахнет. В бане бы помыть и ничо, не хуже твоей рыжей бесовки.

Утром русичи, алеуты, кадьяки покинули кенайское селение, сели в лодки и двинулись к северу залива. К вечеру при хорошей погоде они высадились на небольшом острове, заросшем лесом. Место для лагеря выбирали в сумерках: поставили палатки, напекли мяса и рыбы. По жребию первым в караул пошел Котовщиков. Ему повезло: он мог спать с полуночи до утра. Прохору же выпадала самая трудная смена, разрывавшая ночь надвое. Перед отбоем Баранов, клацая кольчужкой, обошел палатки.

— Почему без чарки ложимся? — ворчали его дружки.

— Легкий был день, — отвечал управляющий. — Нечего добро переводить попусту.

— Что с того, что легкий, — не то в шутку, не то всерьез возмущались старовояжные. — Мучились, сивучину водой запивая: ее туда, она обратно… С чаркой легче.

Прохор задремал, вспоминая прошлую ночь с кенайкой. Она не отличила его от Васьки или делала вид, что не поняла подмены. Утром Прошка брезгливо отмывался морской и пресной водой, мысленно зарекался впредь сторониться греха, но к вечеру стали донимать навязчивые воспоминания прошлой ночи. Бывшая аманатка увязалась за Васькой и теперь, должно быть, легла под байдарой, чтобы пробраться к нему среди ночи. Если старовояжные узнают, что Кот стоял на часах с девкой — побьют, хоть и безлюдье на острове.

Прохор уже засыпал в палатке среди храпевших товарищей, и вдруг вскинул голову с гулко бьющейся в висках кровью: почудился или приснился Васькин крик. Он настороженно прислушался, перекрестился, снова завернулся в одеяло. Сквозь дыры в парусине тьму прошивали иглы лунного света. Рядом беззаботно спали старовояжные стрелки Ворошилов, Острогин, Труднов.

Прохор опять закрыл глаза, но палатка дернулась, будто кто запнулся о полог, а в следующий миг он с удивлением уставился на древко копья с костяным наконечником, ткнувшееся рядом с его лицом. «Не снится ли?» — подумал, но выхватил из-под головы ворошиловский пистоль и выстрелил по направлению копья.

Василий Труднов, храпевший у края, будто ждал сигнала — тут же выкатился под полог, выстрелил, заматерился, словно наступил на змею.

Палатка упала. Прохор выполз из-под парусины, по нему скользом прошелся сапог из сивучьих горл. Он сам кого-то пнул, выволок фузею с мушкетоном и подсумок с патронами. Федька Острогин, тощий и длинный как змей, в одних суконных штанах вертелся чертом, размахивая саблей, визжал и матерился.

Возле тлевшего костра управляющий Баранов в белой голландской рубахе выкатывал пушку и кричал зычным голосом:

— Ко мне, ребятушки, в кучу!

Прохора едва не сбили с ног бегущие артельные алеуты и работные кадьяки. Из кустов раздался нестройный залп. Толпа бегущих рассыпалась.

Баранов, расталкивая их пинками, наконец запалил фитиль, пушка ахнула. Гдето рядом завопили раненые, запела отрикошетившая картечь. Из темноты с мушкетом наперевес выскочило чудище с оскаленной пастью, обвешанное деревянными латами, на голове бочонком торчал долбленый чурбан шлема.

Прошка от страха подпрыгнул, ткнул ему стволом в глаз. Оно споткнулось, личина слетела, открыв индейское лицо с приплюснутым носом. Следом за ней с плеч упала голова, разевая кровавый рот. Из-за рухнувшего тела выскочил Федька Острогин с саблей.

— Пугают малолеток по ночам! — крикнул весело и зло.

— Ребятушки! — горланил Баранов, торопливо заряжая пушку. Прохор подскочил к нему, бросив волочившуюся сумку и мушкетон. Поднял фузею, хотел выстрелить на вспышку.

— Фитиль запали! — крикнул Баранов, указывая под ноги. — Затоптали!

Прохор бросил ружье, подхватил уголек из костра, раздул.

— Пали! — крикнул управляющий.

Двухфунтовая пушка грохнула и отскочила в сторону. Расталкивая все еще мечущихся алеутов, к ней пробился Труднов, за ним другие промышленные.

Кто забивал пулю в ствол, кто натягивал бродни. На берегу, у байдар, часто стреляли. Баранов под деревом как-то странно дергался, размахивая руками.

Наконец изловчился, рванул, затрещала боярская рубаха, пригвожденная копьем к стволу.

Перезарядив ружья, промышленные выстроились. Отбиваясь прикладом, из кустов с ревом выскочил босой и полуголый Василий Медведников.

— Кто это? — крикнул басом, прочесывая сонные глаза.

— Хрен их разберет! — просипел Баранов, срывая с мускулистой груди остатки голландской рубахи. — Все здесь?

— Баламута нет!

— Здесь я!

— Коломинские юнцы где?

— Я здесь! — откликнулся Прохор. — Кот в карауле.

— Ко-от! Беги сюда! — во всю глотку прокричал Медведников.

Котовщиков не отозвался.

Прострелив старый заряд, Прохор насыпал в мушкетон горсть пороха, зарядил картечью. Из кустов с воплями выскочил отряд латников.

— Первая шеренга — пли!

— Язви их в душу… Заговоренные, что ли? Пуля не берет!

— Расступись! — скомандовал Баранов и сунул фитиль в запал пушки.

На берегу стрельба стихла. Толпа латников в жутких масках с воем бросилась на выстроившийся отряд и с воплями же откатилась назад. Но они быстро оправились и, не дав промышленным перезарядить ружья, вновь бросились на них.

— Детушки! Отступать некуда, в одиночку никто не спасется…

Выровнялись… Васька, курвин сын, назад! — Баранов осадил вырвавшегося из строя Медведникова. — В штыки, дружненько. Р-р-аз! Молодцы-удальцы!