Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Гуляем, детушки! — сказал, веселея, Баранов. Поднялся вновь, седой и крепкий. — Я много думал, отчего мы и деды наши стремились на восток, как птица Финист — к солнцу! И я шел с вами, искал благодатной земли с богатыми промыслами, лез под пули, тонул, голодал, замерзал, как все вы, соколики мои ясные! Не за одно ведь жалованье, не за барыши!..

Но я уже не сокол! — распаляясь говорил все громче, и глаза его блестели.

— Я старый, простреленный ворон, пивший с похмелья из Индейской реки, мне дальше не уйти! Да! Здесь нас снова победили! Летите дальше! Впереди Калифорния! Говорят, ни один русич не видел такого благодатного края. Туда стремились иркутский именитый купец Трапезников и селенгинский мореход Толстых, туда, по слухам, держал последний курс Измайлов. А я за вас всех лягу старыми костьми на этой сырой Ситхе и буду помогать вам отсюда.

Он один знал, что в наказе, данном Резанову Государем, запрещалось всякое расширение российских территорий на колониальные владения европейских государств! Ни говорить, ни думать об этом Баранов не хотел:

— И мы, и деды наши правильно шли: и те, что брали курс на юго-запад, и те, что пробирались в виду земли по-за-огороду. Никто не знал, что путь так долог и труден! И вот уж он нам открыт! Ваши покойные деды глядят на вас с небес и ждут исполнения давних стремлений… Ты, Слободчиков, десять лет воюя за этот путь, проложив его для других, откажешься ли теперь пойти на полдень?

Сысой опустил глаза.

— Не откажешься! — усмехнулся Баранов. — И Васька пойдет туда же, и вы, — кивнул Кускову и Антипину. — От самой Уналашки, пятнадцать лет шли, покорили самый сильный из береговых народов, а теперь, когда путь свободен, вернетесь по домам? — правитель хохотнул с горечью в голосе. — Не верю! И я, старый, продырявленный ворон, может быть, еще заковыляю следом за вами, соколики, вот только дождусь замены, — так говорил Бырыма, с головы которого, за пядь старой лысой кожи, любой индеец дал бы себя ободрать заживо. Он пьянел вопреки обыкновению и чувствовал, что дальше Ситхи ему не уйти, хотя не знал еще, что замена прибудет только через тринадцать лет.

При попутных ветрах «Нева» за пять дней дошла от Крестовой бухты до Чиниакского залива. Сиротливыми казались уже прогнившие при здешней сырости стены Павловской крепости. Покосился купол церкви. На берегу горели костры, каюры сушили промокший груз с последнего транспорта: незадолго до прибытия «Невы» лейтенант Сукин разбил «Елисавету» возле Кадьяка. Бывшие возле крепости люди не бросились встречать прибывшее судно и плясать в честь встречи, старые товарищи не обнимались и даже не подходили близко друг к другу из-за занесенного на Кадьяк поветрия оспы. В крепости был карантин.

Сысой с Васькой высадились на причал, отметились у Баннера и сразу ушли в хозяйство Филиппа. Горы были белы от снега, желтела долина реки Сапожникова с множеством ручьев. Послышался лай собак. Васька и Сысой зашагали быстрей, удивляясь, что их не встречают. Дул холодный ветер с моря, волок по сырой земле облака, залеплял глаза туманом. Ввиду дома, из-за скотника показались вдруг две голые, неразрисованные бабы. Тоболяки остановились в изумлении. Ветер трепал длинные, до земли, волосы женщин, то, скрывая, то, раскрывая их наготу. Брюхатая, русая Фекла, золотистая Ульяна напрягаясь изо всех сил и тянули соху. За ней шел тоже голый и простоволосый Филипп, по старинному поверью опахивая на бабах дом от поветрия и заразы. Он первым увидел Сысоя с Васькой и закричал:

— Христа ради! Не подходите близко — детушек своих пожалейте!

— Господи! — простонал Сысой, обхватив голову руками и опускаясь на колени. Ему страшно было за свой дом, ему стыдно было за свое долгое отсутствие, он печалился, что потерял родину и радовался, что у него есть ее осколок — семья.

Местное прозвище молодых, неопытных новичков.

Легкая пушка малого калибра.