Олег Слободчиков - Заморская Русь

Ревизор осекся в недоумении.

— Такого не может быть! — не поверил сказанному Монахи смущенно отвечали, что Епархия, должно быть, думает, что жалование платит Компания, а правление Компании — наоборот… Отчего снабжают их только провизией. За одежду же надо платить, а денег нет… Вот и поизносились.

Резанов тоже проинспектировал училище, остался доволен знаниями креолов, алеутских и кадьякских детей, повозмущался невежеству немногих семей несмешаных русских браков, не дающих своих детей в училище, и, сменив гнев на милость, обещал монахам похлопотать о жалованье хотя бы для директора училища.

А на Ситхе шла обычная жизнь промышленных на новом месте: русские строили. С утра до вечера работные и промышленные валили лес, тесали, таскали: обносили новую Михайло-Архангельскую крепость частоколом, закладывали казарму, баню, пакгауз на берегу, наспех срубили избенку для правителя. Партии промышляли припас на зиму. Неподалеку от Ситхи убили пять сивучей, ловили палтуса по шести пудов весом, стреляли уток.

Ситхинцы вскоре напоминали о себе: в лесу, неизвестно кем, был убит байдарщик, в Хуцновском проливе несколько селений разом стали строить крепости. Из разных мест доносили, что видели иностранные корабли, торгующие оружием. Новое поселение Российско-американской компании укреплялось и готовилось к трудной зимовке. Думать о возвращении домой Сысою с Василием было рано.

В конце октября на «Неву» приплыл стахинский старик, тот самый, женатый на ситхинке, он привез новых аманатов и двух бобров — подарок правителю от хуцновских тойонов, передал, что тойоны явились бы к Баранову сами, но не хотят мешать строительству. Понимая, что это разведка, Баранов одарил старика и сказал, что хочет жить со всеми в дружбе и с ситхинцами тоже.

В многословных рассуждениях старика правитель почувствовал какую-то корысть, стал расспрашивать о ситхинцах. Старик ругал их, называл сумасшедшими, говорил, что все его сородичи так считают. Снова стал рассказывать об их происхождении, нажимая на то, что именно стахинцы хотели взять в плен двух братьев, живущих на Ситхе, но дали им жен… Старик взглянул на правителя, и тот понял, к чему он клонит в беседе.

По обычаю, что у эскимосов, что у индейцев, на побежденный и ослабевший народ набрасываются жители ближайших селений и разоряют его окончательно. Кадьяки превращали таких сородичей в рабов, индейцы, не имевшие единокровного рабства, делали слабых данниками и батраками, за бесценок скупая последнее. Бросив родину, без зимнего припаса, ситхинцы попали в унизительное положение. Старик стахинец спрашивал, не будет ли Баранов против, если селение примет его врагов в нахлебники.

Правителью было искренне жаль ситхинцев, но он еще раз подтвердил, что не станет вмешиваться во внутренние дела индейцев, желая со всеми иметь прочный мир. Стахинец остался доволен своим посольством, на прощание вскользь сказал, что кто-то из осажденных подобрал волосы правителя. Один колдун вспорол живот калге и затолкал их в тело. Если вдруг Бырыма станет болеть — надо найти того колдуна, сжечь тело и волосы, а впредь быть осторожней.

— Это чужие волосья! — беззаботно посмеялся Баранов. — Мне, крещеному, от того хуже не будет!

Но за известие он щедро одарил парламентера табаком и бисером.

Через неделю на двух больших лодках к крепости приблизилось ситхинское посольство новоизбранного главного тойона Сайгинаха. Воины были одеты в накидки синего сукна, их лица разрисованы сажей, красной и белой красками, волосы распущены по плечам и присыпаны пухом. Ситхинцы остановили лодки неподалеку от берега и запели.

Чугачи и кадьяки тут же стали одеваться в свои лучшие наряды, краситься и пудриться пухом. Кто принарядился в парку, кто в русскую рубаху или в камзол, иные, совсем голые, раскрашивались от макушки до пяток. Выйдя на берег, чугачи и кадьяки тоже запели, хвастая нарядами.

Ситхинцы подняли жуткий вой, стали плясать в лодках. Больше всех кривлялся сам тойон Сайгинах, брат Котлеяна, отец оставленного у Баранова заложника: он извивался, стоя на носу лодки и махал двумя орлиными хвостами.

Едва закончили петь индейцы, стали колотить в бубен и петь чугачи с кадьяками. Чугачи пустились в пляс, изображая смешные сцены из штурма и защиты ситхинской крепости. Потешались они не только над противником, но и над Барановым, потерявшим при бегстве волосы. Так продолжалось с четверть часа. Потом чугачи и кадьяки, которым Баранов отдал лавры победы, вошли в воду, на руках вынесли ситхинские лодки с посольством. Тойона Сайгинаха, с женой и грудным младенцем в корзине, они усадили на ковер и понесли к столам угощение. Других ситхинцев несли на руках без ковров.

Баранов приказал щедро угостить посольство и отложил переговоры на утро.

До темноты возле крепости веселились: ели, колотили в бубен и в жестяные котлы, пели и плясали.

Русские служащие рубили лес, чему больше всего возмущались креолы.

Утром с песнями и плясками тойон со свитой и с женой поплыл на яле к «Неве» и был принят на борт со всеми почестями. Ситхинцы поплясали на палубе, затем тойона с женой проводили в каюту, его зятя с женой, кадьякского и чугацкого старшин угощали наверху.

Жена тойона, как положено женщине ее положения, имела за подрезанной губой дощечку такой величины, что не могла есть нормальным образом.

Нижняя губа ее была вытянута вперед на ладонь, волосы густо смазаны сажей, белое лицо — размалевано красками. У младенца в корзине усами торчал из ноздрей ивовый прут.

Баранов поил гостей чаем и водкой. Тойонша, по индейскому этикету, вливала в рот питье и вкладывала закуску с большой осторожностью, боясь что-либо пролить или выронить. В каюту привели их сына-аманата. Отец и мать, не позволяя себе показать на людях чувства, осмотрели его и остались довольны: отрок располнел от безделья и добротных компанейских харчей.

Тойон попросил разрешения забрать мальчика и обещал вскоре прислать другого сына. Баранов с беззаботным видом согласился вернуть заложника.

Разговор пошел проще и откровенней.

— Душа радуется, глядя на родные места, украшенные вашими трудами! — говорил Сайгинах.

— Мне очень жаль, что пришлось сжечь вашу крепость, — вздыхал правитель. — Но вы, пролив нашу кровь, не желали даже покаяться.

— Ситхинцы несправедливо поступили с русской крепостью, — согласился тойон. — Я в этом не участвовал и старался предотвратить убийства…

Баранов добился от тойона обещания, что он не будет воевать и подарил ему медный Российский герб. Никто из посольства не напился допьяна, хотя угощение было щедрым. Партовщики оказывали ситхинцам всякие почести.