Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Отче! — взмолился бородатый детина. — Не удовольствия ради, от мошки спасался.

Сысой с Васькой обмерли от конфуза, сорвали с голов шапки, стали кланяться в пояс. К ним выходили все новые люди. Двое чиновных в гороховых сюртуках подхватили под руки мотавшего головой черноглазого в белом мундире. Посмеиваясь, к тоболякам подошел знакомый казак с холеными усами.

— Того не жаль! — Кивнул на морского офицера. — Этого-то за что? — поднял плащ монаха.

— Так, думали нечистый, не опознали… А тот выскочил и давай тыкать спицей…

Казак приглушенно заржал, потряхивая пышными усами, и повел тоболяков к лагерю.

— Откуда знать?! — оправдывался на ходу Васька. — День постный, сидит на кочке, страшный такой, дым пущает…

Сопровождавший захохотал в голос.

— Ты чего? — спросил его нестарый еще другой служилый в бараньей шапке и в зипуне с полами, заляпанными болотной грязью. Он был высок, широкоплеч, строен и жилист, как десятник из обоза, только седины больше и борода в пояс. Распрягая нетерпеливо перебиравшего копытами коня, обернулся к гостям, бросил на траву седло.

— Соколики с переднего обоза! — ткнул плетью в их сторону казак-балагур.

И снова прыснул, закинув голову: — Удальцы! Гардемарину Талину рог меж глаз удружили… На полвершка, не мене. Отцу Ювеналию муди опалили!

— Монаха-то за что? — долгобородый удивленно приподнял брови под край шапки, взглянул на гостей пристальней.

Сысой, помявшись, опять начал оправдываться, потом вздохнул, мотнул головой и спросил:

— Ты, должно быть, полусотник и родственник нашего десятника?

Казак в зипуне кивнул, догадавшись, кем присланы юнцы:

— Как там брательник? Жив — здоров?.. Ну и слава Богу!

Он внимательно выслушал все, что велено передать.

— Дневку так дневку! — сказал равнодушно. — Помогите разбить лагерь и ночуйте, где хотите. Староста харч даст. — Опустился на колено перед конем, подергивавшим шкурой и хлеставшим себя по бокам длинным хвостом, спутал копыта, распрямился, поддал ладонью по крупу, отпуская пастись.

К вечеру отлютовал овод, прижалась к земле мошка, обозные люди снимали с лиц сетки из конского волоса. Взлетали в небо искры костров, выписывая в воздухе свой короткий путь, деловито попискивали комары, позвякивали ботала на спутанных конях. Сысой с Васькой расположились у костра казаков. В их котле булькала уха, кипящий жир, словно пеплом, затягивало слоем нападавшего гнуса. Старый седобородый казак с серьгой в ухе, с кнутом за голяшкой, помешивая варево сучком, подцепил рыбину:

— Готова, пожалуй!

Возле костра расстелили подседельный потник, насыпали ржаных сухарей, сняли котел, чтобы остудить. Тот же крепкий седобородый старик обнажил голову, выпрямился, скомандовал:

— На молитву, шапки долой!

Почитав «Отче наш», крестясь и кланяясь на восток, черному лесу, казаки помолились, а с ними и тоболяки. Затем сели, привычно отмахиваясь от комаров, принялись за еду: дули на ложки, хрустели сухарями. Из редких сумерек вышел монах, с которым случился конфуз. Сысой с Васькой вскочили, снова стали кланяться, сгибаясь, как журавли на кормежке.

— К нашему столу, батюшка! — запросто пригласили казаки. — Вот спорим, комар постный или скоромный, ишь сколь в котел нападало.

— Бог простит! — басом пророкотал монах. Потрепал тоболяков за волосы на опущенных головах. — Осрамили, ушкуйники…

— Прости, батюшка, невзначай!

— Что уж! — добродушно рассмеялся монах. — Не вы, Бог наказал грешного!

Казаки сдержанно загоготали, Ювеналий присел возле костра, пригладил бороду:

— Ешьте, а то уха остынет, — кивнул тоболякам. — Проголодались, небось?!

Сысой с Васькой сели, смущенно потянулись к ложкам. Похолодало.

Прояснилось, слегка вызвездило небо. К костру подошел другой монах, взглянул на сидящих приветливо. Сысой с Василием опять вскочили и начали кланяться.

— Экие вы вежливые, — пророкотал отец Ювеналий. — Так и голодными останетесь.

Сысой вдруг замер, изумленно глядя на подошедшего. «Где мог видеть его?» Шелковистая борода, чуть наклоненная вперед голова, глаза, сияющие цветными камушками. Ощупав гайтан на шее, притронулся к образку Сысоя Великого. Икнул от удивления, понял, на кого похож подошедший, а тот, будто догадавшись о смятении юнца, улыбнулся одними глазами, кивнул и ушел.

Сверкнула зарница над лесом, порыв ветра качнул верхушки деревьев. По мгновению тишины Сысой почувствовал, что казаки тоже смутились.

— Кто это? — спросил срывавшимся голосом.

— Герман, инок из нашей миссии, — приглушенно ответил иеромонах Ювеналий. — Вместе с тобой, ушкуй, следуем на Кадьяк. Вот ужо я тебя там воспитывать стану, а то ишь… Преподобного в болотную лужу харей.

— Где они? — раздался визгливый голос. На поляну выскочил гардемарин с перевязанной головой, в руке опять обнаженная шпага. Седобородый казак с кряхтением поднялся, тряхнул кнутом, змеей вильнувшим в вытоптанной траве:

— Не балуй, барин, здесь не Московия!

— Полусотник! Ко мне! — крикнул гардемарин, затоптавшись на месте.

— Чего тебе? — проворчал казак, приподнимаясь на локте.

— Арестуй этих, — указал шпагой на тоболяков, — не то в Охотске сдам коменданту за бесчестье государева офицера!

— Нехорошо, право, Гаврила Терентьевич, — смущенно пророкотал иеромонах Ювеналий.

Гардемарин выругался, покричал еще о чем-то, угрожая казакам, и скрылся среди редких деревьев и кустарника.

— Напугал, сопляк! — проворчал полусотник Попов, поправив седло под головой. — Не успел Сибири повидать, жалобами начальству грозит. Да я с нынешним полковником и его предместником столь верст по тайге находил, сколь этот щенок молока не высосал.

— Среди «ахвицеров» других, поди, не бывает, — с важным видом изрек Сысой. — Не юродивые — так бесноватые!

— Ох, и займусь я тобой, удалец, — с усмешкой пробасил Ювеналий. — Я ведь тоже из офицеров.

Как призрак из сумерек, опять бесшумно появился инок Герман.

Готовившиеся к ночлегу казаки почему-то обратились к нему, а не к Ювеналию:

— Благослови, батюшка?!

— Да какой же я батюшка? — ласково отказался тот. — Не имею чина! — И кивнул на Ювеналия, а тот не стал отнекиваться.

— Благословен Бог наш… — Перекрестил сидевших и лежавших у костра.

— Спокойной ночи, детушки, храни вас Бог! — приглушенно сказал густым голосом и поднялся, ожидая, что за ним последует инок. Но тот медлил, глядя на тоболяков, готовых опять вскочить на ноги.

— Возвращаетесь одни? — спросил тихо.

— Вдвоем! — Поднялись они.

— За перевалом, должно быть, оползни после дождей. Будьте осторожны, не сидите под камнями!

— Не беспокойся! — снисходительно улыбнулся полусотник. — Я пятнадцать лет хожу в Охотск и обратно. И отец, и дед этой дорогой хаживали. Места, конечно лешачьи, но если налегке — опасности нет. Разве дурной медведь бросится. Так это по всей Сибири…