Олег Слободчиков - Заморская Русь
- Название:Заморская Русь
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Олег Слободчиков - Заморская Русь краткое содержание
Заморская Русь - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Тем летом стояла необычная сушь, какой старики не помнили. Трескалась земля на пашне, в полдень невозможно было бегать босиком — детям шили лапти из кошмы. По слободе и посаду ходил крестный ход с иконами, молил о прощении грехов, о дождях и урожае, просил Заступницу, чтобы умолила Сына не наказывать народ так сурово.
Домашние Сысоя, пользуясь случаем, решились на крайние меры: положили его, чуть живого, на пути крестного хода. С пением через больного переступали отец Андроник, старый дьякон, певчие и пашенные мужики. Сысой открыл глаза, увидел над собой светлый лик с живыми сочувствующими глазами, слеза капнула ему на щеку, он уже не думал, к чему бы это, как, вдруг, толпа вздрогнула, завыла, заметалась. Отец Андроник сунул подмышку крест, подхватил ризы и скакнул в сторону с рассыпавшейся по плечам бородой. На дорогу выскочил бык на коротких ногах, с толстой шеей. Сысой от страха попытался встать на четвереньки. Бык, дыхнув мокрым в лицо, зацепил его рогами и швырнул под заплот.
Отрок пришел в себя на лавке под иконами. Все тело болело, мигала лучина, плакала мать. Баба Дарья, стоя на коленях и положив голову на лавку, безнадежно повторяла: «Господи, помилуй! Г-п-ди п-м-луй! Пр-сти прегрешения вольные и невольные!» И тут Сысой увидел свой непрожитый день, и увидев его, подумал, что не может умереть не пережив завязанного по судьбе: моросил теплый дождь, то усиливаясь при налетавших порывах ветра, то слабея и все плотней прилеплял к мачте мокрый флаг с двуглавым орлом. Кто-то снизу отчаянно дергал за веревку и не мог спустить его. Сысою от всего того стало так грустно, что он попытался вздохнуть, в боку что-то лопнуло и стало легче. Он перестал стонать и хрипеть, прислушиваясь к удивительной ясности внутри себя.
— Отмучился Сыска, слава Богу! — устало сказала мать без слез в голосе.
— Я живой! — возразил он и удивился громкости своих слов. В доме засуетились, зажгли еще одну лучину, Феня приподняла дерюжку, прикрывшую сына: рубаха и лавка были залиты гноем, из прорвавшегося «горба» текло и текло.
В эту ночь незаметно отошла бабка Матрена. Потом в доме вспоминали, когда умирал Сысой, она сползла с печи с ясными глазами, потребовала медный котел, воды из семи колодцев, четверговых угольков из печи. Нашептала на них, обрызгала правнука, попросила сводить ее в баню. Снохи помыли старуху, одели в чистое, она напилась травяного отвара и заняла любимое место на печи. Пока в доме радовались, что Сысою полегчало, про нее забыли, а когда хватились, старушка была холодной, но застыла с добрым лицом, вытянувшись, как в гробу, крестообразно сложив руки на груди.
Был у семьи на кладбище свой угол возле старой часовни. Наверное, один только Александр Петрович знал, где кто лежит, посылая сыновей менять подгнивавшие кресты. Ходили на кладбище всей семьей с малыми детьми. Старшие, прислонив заступы к соснам, трижды обходили могилы, касаясь в поклоне земли пальцами, поправляли осевшие холмики, потом расходились парами, проведать усопшую родню жен. Дарья Петровна наклонялась к иконкам на крестах, шептала через них в подземелье, спрашивала, как лежится покойным, потом говорила:
— Петра просит березку выдрать, что в головах выросла, мешает.
Похоронив старушку, Семен, бывший на льготе, испросил родительского благословения, попрощался с живыми и мертвыми, откланялся на все четыре стороны и отбыл на дальнюю полевую службу в Киргизские степи.
Давно ли Егор, старший брат Сысоя, учил его играть на гудке? Но вот уже он прихорашивался после работ и пропадал до рассвета. Ходил, по слухам, не на молодежные вечеринки, а к поповской дочке. Отец Андроник привечал работящего парня из хорошей семьи, по праздникам певшего на клиросе, сам частенько захаживал в богатый дом и был не прочь породниться. Умер дьякон, Егор стал дьячить, и с ним все решилось: первый сын — Богу.
— Данилка! Вставать пора. Пригони коней! — Сысой слышал, как дед будит двоюродного брата, Кириллова сына, сам забирался поглубже под одеяло и досыпал последние сладкие минуты. Данилка потягивался, тряс головой, шуршал чирками. Рассветало. Он прихватил удочку, решив попробовать, не клюет ли на омуте. И вот нет его.
Дед, приглушенно ругаясь, уже неласково разбудил Сысоя:
— Пойди, узнай, что до сих пор не пригнал коней?
Сысой поплелся к реке, качаясь и зевая до слез. Увидел, что Данилка стоит с удой и таскает окуней. Подбежал. Куда девался сон:
— Дай половить?!
Получив удочку, как о пустячном бросил через плечо:
— Дед ругается!
— Сейчас, пригоним! — отмахнулся Данилка и стал советовать, как подсекать рыбешку.
Вот уже Федька бежит:
— Вы чо? Дед аж красный. — Увидев снизку с рыбой, простонал: — Дай пару раз закинуть?
Лошадей гнали поздно. У Федьки, для оправдания, тяжелая снизка с рыбой, у Данилки — удочка, Сысой, шмыгая носом, сидел верхом на кобыле, надеялся, что не попадет под горячую руку: лошадь дед пожалеет. Тот встретил внуков молча, из-за голяшки торчало кнутовище, борода топорщилась, как клок соломы на вилах. Запустил коней во двор, помог закрыть ворота. «Вжик!» — просвистел кнут. «Ой-ой-ой!» — завопил, забил руками, как петух крыльями, завертелся Данилка. «Вжик!» — на палец выше конской шкуры моченый кожаный конец хлестнул Сысоя. Будто головешку приложили к заду. Он подскочил на конской спине, в тот же миг по ягодицам прошелся второй удар. Сысой кубарем слетел с лошади, закрутился по двору. Федька стоял, опустив голову. Кнут вытянул его вдоль спины. Он вздрогнул всем телом, ожидая другой удар, как старший из братьев, но кнут, описав дугу в воздухе, стегнул по земле. В доме заканчивалась утренняя молитва. Братья виновато крестились и прятали глаза.
— Гнедка запрягай и Карьку, — распоряжался дед. День со всеми его радостями и печалями продолжался.
Александрову дому опять подходила пора рекрутчины. «Не дай Бог Федька пойдет на цареву службу», — шептались по углам мужчины и женщины. Он был любимцем у деда, отца и дяди: неутомимый в работе, азартный в драках: стенка на стенку, слобода с посадом. Бился с удалью, но без злобы. И, если Егор брался подыгрывать, выходил один против трех. Отец Андроник и дьяконица не одобряли участие молодого дьякона в драках, но с удовольствием смотрели, как Егор, видя нечестность противника, подтыкал за кушак полы подрясника и пускал в ход пудовые кулаки спина к спине с братом. После, на службе, приходские мужики и бабы посмеивались, кивая друг другу на синяк под глазом или на вывороченную губу дьякона. Но не осуждали — дело молодое.
Семья держала скакуна, выкармливая его сухим овсом для скачек. Федька чистил, кормил и холил жеребчика, на нем брал призы на скачках. По всей стати выпала бы ему дорога в служилое сословие, если бы не мужицкая тяга к земле. Почти таким же рос Данилка, тянулись следом двое Кирилловичей — все крестьянская поросль. Сысой же и видом и душой не в них: то накосит, как хороший мужик, то бросит коня не распряженным. Пороли, стыдили, уговаривали — все без толку. Начали смиряться, а потому любили по-особому: с болью. И он любил свой дом. Особенно старшего брата Егора, младшего — Ваську и еще соседскую Анку.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: