Александр Красницкий - Рюрик

Он потащил Вадима через кустарник.

Густые заросли отделяли эту прогалину, на которой происходил их разговор, от другой, небольшой. На ней, под низко нависшими ветвями елей и сосен, стояла жалкая лачуга Мала. Ни дверей, ни окон не было. Низкое и узкое отверстие вело внутрь. Даже Мал должен был согнуться, чтобы пройти через него, а высокому Вадиму пришлось пробираться внутрь ползком.

Удушливый запах гари и каких-то трав стоял в лачуге. Вадим чуть не задохнулся, попав в неё. Мал заметил это.

- Не прогневайся, сын старейшинский, - сказал он, - убоги мои палаты, но ты сам, незваный, пришёл в них.

Он раздул едва тлевший посреди лачуги уголёк. Вспыхнул костёр, и тут только Вадим мог разглядеть внутренность странного жилища. Со всех стен глядели на него, разинув беззубые челюсти человеческие черепа.

В одном углу бился чёрный как смоль слепой ворон.

Пол лачуги кишел ужами, ящерицами. Вадим едва смог подавить в себе чувство гадливости, но, взглянув на Мала, он вдруг удивился.

Перед ним был вовсе не дряхлый, согбенный старик. Стан кудесника выпрямился, клюка валялась далеко от него. Он казался сразу помолодевшим на много-много лет.

- Ты хотел знать своё грядущее, я покажу тебе его, не страшись только, - громко проговорил он.

У Вадима вдруг закружилась голова от внезапно распространившегося по лачуге одуряющего запаха какой-то едкой травы. Огонь в костре разом вспыхнул. Повалил из него густой дым, который, сперва тянулся по потолку, а потом, не находя себе выхода, наполнил всю лачугу. Наконец дым спустился так, что окутал собой совершенно фигуру болгарского кудесника. Теперь Вадим перестал совсем различать окружающее. Слепой ворон отчаянно захлопал крыльями, мечась из угла в угол.

Юноше показалось, что земляной пол лачужки уходит у него из-под ног и сам он проваливается в какую-то бездну. Он широко взмахнул руками, как бы ища точку опоры, и почувствовал, что схватился за чью-то горячую руку.

- Смотри, - раздался у него над самым ухом голос старого кудесника.

Точно какая-то завеса упала разом, и перед Вадимом открылась страшная картина.

Обширное поле, всё сплошь устланное трупами.

Куда ни взглядывал юноша, всюду была Кровь и кровь.

Видны были похожие по костюму на славян ильменских ратники. Кто обезглавлен, у кого из широких ран на груди ручьём льётся горячая кровь, некоторые только ранены; одни вздрагивают ещё в предсмертной агонии, другие корчатся в страшных муках, а над полем так и реют, так и реют хищные птицы. Вдали видно зарево разгорающегося пожара… Что это? Местность как будто Вадиму очень знаковая, много-много раз виденная.

Юноша напряжённо стал вглядываться в открывшуюся перед ним картину, стараясь припомнить, где он видел её. Нет, такою, разорённою, опустошённою, он её никогда не видел, а, напротив, видел цветущею, весёлою… Вадим узнал, наконец, и это покрытое трупами поле, и эти останки погорелого селения. Это - его родные места!..

Вот и бесконечная гладь Ильменя чернеет сквозь просвет просеки. Но кто же пришёл на неё войной, кто выжег цветущее селение Володислава, кто усеял это поле трупами? - Старик, старик, покажи мне виновника этого, судорожно сжимая руку Мала, прошептал Вадим. - Погоди, сейчас увидишь, отвечал кудесник, - смотри внимательно, он немедленно явится пред твоими очами!

Густой клуб дыма застлал и поле, покрытое трупами, и останки сгоревшего селенья. Когда дым несколько рассеялся, Вадиму представилось новое видение.

То же поле, но только с другой стороны. Зарева пожара не видно, только тела убитых навалены грудою… В этом месте, очевидно, происходила самая жаркая сеча… Видит Вадим, что здесь не все ещё умерли, есть и живые, и вот один, лежавший дотоле неподвижно, человек с широкой зияющей раной на груди, приподнялся и мутным взором обвёл вокруг всё поле, как бы умоляя о помощи…

Вадим вгляделся в него и вдруг задрожал… В этом несчастном, оставленном на поле битвы, он узнал самого себя!..

Неужели такая участь ждёт его? Неужели он именно так погибнет, не успев отомстить врагам?

Ещё пристальнее, ещё напряжённее стал вглядываться юноша в эту рисовавшуюся в дыму картину, и вдруг его внимание было привлечено как бы отдалённым лязгом оружия, доносившимся до его слуха. Он видел, как беспомощный двойник его тоже повернул окровавленную голову в том направлении, откуда доносился звон.

По полю шли несколько закованных с ног до головы в железо людей.

Такое вооружение Вадим видел и раньше, поэтому легко узнал в этих людях грозных норманнов. Один из них, шедший впереди, высокий, рослый и богато вооружённый, судя по тому почтению, с которым относились к нему остальные, - главный начальник, откинул забрало шлема, и Вадим узнал в нём своего заклятого врага, Избора.

- Вот виновник всего, всего и твоей гибели, - раздался прямо над ухом его шёпот Мала.

- Так никуда же не уйдёт он от меня! - громко воскликнул обезумевший юноша и, вырвавшись из рук кудесника, кинулся вперёд, на своего воображаемого врага.

Дым разом охватил его. У юноши подкосились ноги, и он без чувств рухнул на пол лачуги.

Очнулся Вадим уже на свежем воздухе. Утро совсем наступило. Солнце ярко сияло на небе, кидая с небесной выси свои золотые лучи на лесную прогалину.

Лёгкий ветерок с приятным шелестом пробегал по деревьям, разнося повсюду утреннюю прохладу.

Юноша с усилием поднял голову - она была тяжела и нестерпимо болела, как после сильного угара, в висках жгло, в глазах ходили зелёные круги, всё тело было как будто свинцом налито…

- Что со мной? Где я? - прошептал Вадим и огляделся вокруг.

Невдалеке от него стоял, опершись о клюку, кудесник Мал.

- О! - простонал старейшинский сын.- Зачем, зачем ты, кудесник, показал мне всё это? К чему лишние муки, лишние страдания?

- Ты сам пожелал, сам и вини себя, - коротко ответил Мал, - я не мог изменить ничего.

- Неужели же я кончу так, как видел это в дыму?

- Такова воля богов!

- Нет, нет, не хочу… Я не за тем к тебе пришёл, чтобы смущать себя разными твоими колдовствами, слышишь, не затем… Ты должен был заговорить мне нож на моего врага! Исполнил ли ты это?

- Увы, нет…

- Как, старик! - вскричал в неистовстве Вадим. - Презренный обманщик… Как ты смел ослушаться меня?..

- Я повинуюсь только высшей воле, человеческая же для меня ничто, совершенно спокойно сказал Мал, - ты мне приказывать не можешь!..

- Так я заставлю тебя, иначе ты не доживёшь до того времени, когда тень этой сосны прямо падёт на землю…