Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Как много? — оживившись, набросились с расспросами казаки и промышленные, пытали знаками, словами и решили из ответов, что клыков на морских отмелях так много, что им можно загрузить десять судов размером с коч. Заморная кость там никому не нужна, поэтому ни во что не ценится.

В расспросах громче всех шумел Юша Селиверстов: он то ерзал и злился от непонимания, то тряс бородой, вскакивал и крутился возле пленных, как петух с отрубленной головой.

— Пахача, Чендон, Нанандара там? — тыкал пальцем на юг. — Кочи пограблены где? Говорят, там же! — перебивал споривших. — Не по мелководной же речке они волоклись? Надо плыть на восход?..

Коряки, услышав знакомые названия рек, опять замахали на юго-восток, знаками уверяли, что костей там много.

— Где-то рядом конец Камню! — громогласно вещал Селиверстов. — Или он поворачивает к полудню.

Михей Стадухин помалкивал, вызывая недовольство спутников. Его туманный взгляд блуждал по говорившим и спорившим, ум цепко отслеживал сказанное. Он остро чувствовал, как редеет запал, на котором уходили с Колымы и шли к восходу, гадал, что сломило людей: буря с отгонными льдами или известие о гибели колымских кочей? Ночью атаман долго не мог уснуть. Кутаясь в одеяло из волчьих шкур, поднялся на корму. Ярко светила луна, низкие рваные облака стелились над морем, оно было тихим, берег пустынным: ни моржей, ни шумных, крикливых гагар, ни гусей. Из черной воды беззвучно высовывались морды любопытных нерп и так же тихо исчезали. Сна не было. Михей сменил часового, мешавшего ему думать, и дождался рассвета. На востоке, на черте видимого берега и моря, разорвало тучи и открылось громадное темно-красное солнце, зарозовел плавучий лед, закрывший путь. С полуночной стороны ползли темные тучи, вскоре они плотно прилегли на воду и заморосил дождь. Перемежаясь со снегом, он шел всю неделю.

Глядя на грязно-желтую, раскисшую тундру в холодном тумане, слушая нестерпимые вопли гагар, которые то каркали, то хохотали человеческими голосами, стервенели лица мореходов, все злей и отчаянней споривших о реках, с которых прикочевали коряки. Одни заводили разговоры о том, что никакой Погычи нет, но за кормой оставлены лежбища моржей с заморным рыбьим зубом. Вместо того чтобы идти в никуда, надо вернуться и взять богатство из-под ног. Немногие хотели идти дальше, спасать людей Семейки Дежнева, если некоторые остались живыми.

Хлеб был съеден, рыба в море не ловилась, моржовое мясо и жир с удовольствием ели только пленные коряки, казаки и промышленные питались птицей. Не дожидаясь улучшения погоды, Михей собрал людей в круг, стал спрашивать каждого: ждать ли разводий и ветра, чтобы идти дальше, или возвращаться? Из расспросов понял, что заводчиком возвращения был Юша Селиверстов и его поддерживали многие. Стадухин стал путанно говорить, что не может того быть, чтобы коряки поголовно перебили почти сотню ушедших к Погыче. Надо идти на помощь и зимовать.

— Они же живут! — поддержал брата Тарх, указывая на коряков. — Почему мы не можем?

— Они к зиме откочуют… Не дураки оставаться в голодной тундре.

— Зимовать, так в заливе, открытом Мезенцем и Пустозером, — загалдели сторонники Селиверстова. — Сказывают, там голец жирней, чем в колымской протоке, птицы больше, чем на Колыме и Индигирке. Чтобы не поморить себя голодом, хотя бы туда вернуться…

— Оттуда при доброй погоде сушей добраться до Колымы легче, чем строить зимовье, — криво усмехаясь, осадил крикунов атаман. Усы его словно выцвели без солнца, свисли к подбородку и были в цвет бороды. — Или вперед, или назад, так решать надо!

— Все перед походом брали кабалу в надежде на богатые промыслы. Если жить зиму ради брюха и ждать другого лета — пропадем в долгах. А здесь — какой соболь? Лучше вернуться на известные места и по пути выбрать кость, — разумно рассуждал торговый человек Анисим Мартемьянов, взволнованно теребя пышную бороду.

— Выбрать, сколько нагрузим, — с задором задергался целовальник и мореход. — И плыть в Якутский, просить хорошие кочи, хлеба. От коряков явственно знаем, что моржей и заморной кости там много.

Не желая дальнейшего спора, атаман бросил шапку на одну сторону, целовальник — на другую. Рядом с атаманской упали шапки Тарха, Василия Бугра, Евсея Павлова и Юши Трофимова. Последний поперечно проворчал:

— Вдруг Бог даст еще семь дней разводий и попутного ветра?

— А как не даст? — вскрикнул Селиверстов, задирая на Трофимова острую бороду.

Анисим Мартемьянов, вложивший в поход все, что имел, покачал головой с потупившимися глазами и пробубнил, что покойникам прибыли не надобны.

— Как всегда! — смиряясь, выругался Бугор. — Не башкой думаем — брюхом!

Атаман перевел взгляд на раненых Ивана Казанца с Иваном Барановым, оставшихся в шапках.

— Да ну вас! — обиженно выругался беглый янский казак. — Говорил, на полдень от Колымы идти надо. Они туда же указывают, — кивнул на пленных.

Пашка Кокоулин, побуравив лицо старшего Стадухина неподвижным взглядом, подхватил топор и стал злобно рубить плавник, показывая, что говорить не желает.

— Ты же атаман, — тихо укорил брата Тарх. — Заставь! Принудь!

Михей горько рассмеялся:

— Зимой передерутся, перережутся от тоски и безделья. То я их не знаю!

— Что мир решил — то Богу угодно!

На небе висело красноватое в дымке солнце. Над бухтой кружили гусиные стаи, сбиваясь в тысячные косяки, на озерах пожелтевшей тундры сипло верещали утки. За кормой вытянутого на берег коча тускло розовела полоса нагнанного льда. С непонятным волнением в груди Стадухин сходил к каменным столбам. В скальные щели набился снег, теперь явно виделось, что носатые люди смеются. Он покачал головой, повздыхал, смиряясь с очередной неудачей. Вскоре задуло с востока — спутники, каменные столбы, море и сам Илья пророк были против похода к Погыче. Коч столкнули на воду, Селиверстов направил его в узкое разводье и вскоре льды за кормой сомкнулись, отрезав обратный путь. Весла громыхали по плавучим лепехам, судно обжимали источенные бока льдин, которые шевелились и скребли смоленые борта. Раздвигая их шестами, коч вывели на проходимую глубину. Селиверстов велел поднять парус. Судно двинулось в обратную сторону, на закат. Коряки со связанными ногами удивленно переглянулись, разом перекинулись за борт и, как дождевые черви в норы, ушли в черную воду. Атаман, глядя на сомкнувшиеся над ними льдины, печально обернулся к Бугру:

— Еще двое за нас с тобой! Только не смирились, как мы.

— Плохая примета возвращаться с полпути! — не ко времени возмутился Васька, кряхтя и напрягаясь на весле. Его никто не услышал.

Ветер менялся, гонял льды вдоль берега, то и дело приходилось просекаться. Оказалось, что по мелким заливам и устьям речек, мимо которых прошли с попутным ветром, много станов. Их жители, высмотрев терпящих бедствия, нападали, чтобы пограбить. Стадухин со своими людьми отбивался, ходил на погромы, находил в юртах моржовые кости, подбитые ими лыжи и нарты. Не раз его спутники встречали на коренном берегу и островах залитые водой землянки, укрепленные толстыми деревьями и костями. Они были не такими, как жилье здешних жителей, и, по их словам, оставались с давних времен от бородатых зверобоев, живших у моря. Воевать было некогда. Устав от тягот пути, нападений и погромов, Стадухин не аманатил, не требовал ясак, не говорил государева слова и не звал под царскую руку.