Олег Слободчиков - Первопроходцы

Разобрав кочи, подельники Федота решили, что из них можно сделать один небольшой, но добрый и крепкий.

— Лето здесь сырое, зато зима мягче, чем на Лене, — присев на камни, рассуждал беглый пятидесятник. — Раньше Семенова дня ветер не переменится.

— Так это же совсем скоро! — встрепенулся Попов. — Надо торопиться. — Подумав, поправился: — Еще раз зимовать на Носу — не привели Господи! Да и не угрести впятером. Сманить бы еще столько же.

— Можно коч сделать сейчас, а уйти ближе к весне, только не опоздать, не утерять попутный ветер! — с тоскливым лицом проворчал Ретькин. — К тому времени обязательно кто-то на кого-то обидится, со всеми перессорится и будет пополнение. Зимовали на острове, знаем!

И снова они чертили на песке Новую Землю, высмотренную издалека, многочисленные острова, кто как их помнил. И всегда выходило по-разному. Федот выменял на бисер хорошо отмятую кожу, замесил сажу на клею, вываренном из рыбьих костей, начертил карту Великого Камня от Байкала до обойденного Носа с Индигиркой, Колымой, Мотыклеей, Ахотью-Охотой, с помощью Пантелея Пенды нарисовал берега Большой Земли, на которую был выброшен.

Зима, запершая кочи Федота Попова в заливе с песчаной отмелью, богатой заморными клыками, на Колыме переживалась со смутами и раздорами. Втянутые в них отпускной грамотой Василия Власьева, данной Семену Моторе, беглые казаки, торговые и промышленные люди боялись быть опоздавшими или обманутыми. Стадухин грозил не пустить власьевских самовольщиков с Колымы на Погычу — Нанандару — Анадырь, обещал взять в поход всех гулящих и промышленных людей подъемом Михайлы Баева и Анисима Мартемьянова. Его противники держали в напряжении своих должников, не давая им расходиться и спокойно промышлять, и все беспрестанно следили друг за другом.

Самого Михея Стадухина всю зиму мучили нехорошие предчувствия. На Николу студеного — волчьего свата в полусне-полуяви он сел на нарах. В зимовье были темень и холод, в очаге едва розовели подернувшиеся серым пеплом угли. Михей поболтал пятками, нащупал мешки с костью и с удивлением вспомнил, что давно уж нет под ним пестуна, а снился он не к добру. Казак перекрестился, сунул ноги в ичиги, подбросил щепок на угли. Прикрыв ладонью смятую бороду, раздул огонь. Закашлял, закряхтел Бугор, переворачиваясь с боку на бок, высунул нос из-под одеяла, спросил шепотом:

— Что опять?

— Или острог в осаде, или заговор против меня! — так же шепотом ответил Стадухин.

— Немудрено! — зевнул Бугор, открыв лицо со спутавшимися в ком волосами и бородой, сквозь них разгоравшимся огоньком очага отсвечивали глаза. — Сон видел, или что? — спросил громче и с хрустом в костях потянулся, выползая из-под одеяла.

С треском вспыхнула растопка, ярко высветив озабоченное лицо старшего Стадухина. Бугор, свесившись с нар, накидал на нее дров. Услышав голоса, в дверь зимовья протиснулся обледеневший, покрытый куржаком Юша Селиверстов. Он стоял в карауле с полуночи.

— Чую нутром! — ответил Бугру старший Стадухин.

— Если брат чует — надо идти! — пробормотал Тарх и тоже сел на нарах. — Уж я-то знаю!

— По такой стуже, в Нижний? — припав к огню, заскулил Юша необычным для него тонким голосом и, как червь из норы, стал выкарабкиваться из обледеневшего тулупа.

На Крещение Господне в зимовье приволоклись двое обмороженных гулящих и донесли, что ватаги торговых людей Костромина и Захарова сходятся в Нижнеколымский острог. С братом, с верными беглыми казаками Василием Бугром и Евсейкой Павловым, с охочими Юшкой Трофимовым, Иваном Казанцем, едва оправившимся от ран, атаман Стадухин ушел по льду протоки к Нижнему острогу. Под лыжами и полозьями нарт шелестел сухой сыпучий снег, хрустела затянувшаяся наледь, от стужи с грохотом трескался лед реки. Намаявшись волчьим сном ночлегов в снежных ямах, шестеро зимовейщиков с двумя возвращавшимися гулящими людьми подходили к острогу. В виду его они стали двигаться крадучись, высматривая, нет ли осады: возле тына было натоптано больше обычного, ворота распахнуты.

— Не пойму! — пробубнил Бугор в обмерзшую бороду, — то ли никого не боятся, то ли сдурели.

— Кабы чукчи острог не обобрали! — прогнусавил Казанец и шумно прочистил хлюпавший нос.

Караульные на тыне все-таки были, насторожившиеся путники их высмотрели, и те заметили приближавшихся людей, не узнать своих не могли, но вместо того чтобы встретить, забегали, стали запирать ворота. А когда те подошли — со скрипом и клацаньем заложились изнутри брусом.

— Кто на приказе? — заколотил пятками в калитку старший Стадухин. — От кого запираетесь, дети блядины? Я этот острог строил, я его от чукчей спасал, разнесу в щепки — не будет мне суда!

Бугор с Евсейкой и Юшкой, Тарх с Иваном, задрав головы, поносно орали на острожников. Михей выхватил из-за кушака топор, стал рубить самое слабое место, где с другой стороны, изнутри, калитка держалась на им же сделанных из сучьев навесах. Тарх топтался за спиной брата, шмыгал носом, с опаской поглядывал на тын. Бугор с Евсейкой тоже схватились за топоры. Полетела щепа. В четверть часа они бы вырубили места навесов и выломали проход. Над частоколом показалась покрытая лисьей шапкой голова Семена Моторы, рядом с ним мельтешили испуганные лица гулящих людей.

— Ты кого ворота-то ломаешь? — попытался строжиться Семен. — Сам потом делать будешь.

— Уже делал, когда ты с Митькой Зыряном меня ругал. Раком всех поставлю! — пригрозил, отступая от калитки и задирая голову. Он знал наверняка, что стрелять служилые и промышленные не посмеют.

Калитку открыли. Путники ворвались, злословя собравшихся в остроге людей. Народа здесь было слишком много для зимы. Среди них десяток переметнувшихся к Власьеву беглых ленских казаков.

— Вон что! — заскрипел зубами Михей Стадухин. — Тайком от меня на Погычу собрались!

— Не на Погычу, на Анадырь! — воротя нос, пробубнил Мотора. — У меня отпускная от приказного!

— Знаю, кто Ваське зад вылизал и выманил ее! — злословил Бугор, не меньше Стадухина возмущенный, что его не пускали в острог. — Знаем, кто тебя, дурака, долгами опутал и принудил ее взять.

— Сколько говорить — Анадырь и Погыча одно и то же! — потрясая топором, кричал Михей. — Сколько мою наказную читать? Всем новым землям за Колымой, всему ясаку и моржовому промыслу — я и только я начальный человек. Ваське дальше Колымы совать нос не велено!

Восемь пришлых по-хозяйски затопили баню. Им с радостью помогали зимовавшие при остроге гулящие люди.

— Где Ивашка Баранов? — остывая, стал выспрашивать Михей.

— Ушел в Верхний, — охотно делились новостями. — В Среднем на приказе Мишка Коновал. Михайла Баев неподалеку, на бедных ухожьях. Чукчей боится.