Олег Слободчиков - Первопроходцы

— А что дальше? — Стадухин с нетерпеливым любопытством глядел на старого промышленного.

— На восход — горы! — шевельнул плечами Пантелей. — К полудню — становой хребет — Великий Камень!

— Всю зиму думаю! — с жаром признался Стадухин. — По ту сторону реки падают в океан, по эту — в Студеное море, — обвел взглядом сидевших людей.

От сказанного им красные распаренные глаза Пантелея, заблестели:

— Спрашивал про то колымских мужиков — никто из очевидцев не доходил до конца Камня. Говорят, он Необходимый! Может, так и есть?! Давно иду встреч солнца, состарился в пути, а конца Сибири все нет.

— Что Камень? — нетерпеливо перебив невнятный разговор, вскрикнул Зырян. В пыжиковой рубахе с распахнутым воротом, с красным лицом и мокрой головой он заерзал на лавке и предложил Пантелею: — Расскажи про воеводский указ!

— Что мне ваши указы? Я не служилый! — отмахнулся старый промышленный.

— Как узнаешь — с голым задом побежишь искать Нерогу! — ухмыльнулся Зырян, насмешливо глядя на Стадухина.

— Что за Нерога? — спросил Михей, пристально всматриваясь в лица гостей. Остановил взгляд на передовщике промышленной ватаги.

Белокурый, похожий на русобородого молодца, который вывел из метели, тот смутился и повел дюжими плечами. Вместо него бойко заговорил Семейка Дежнев:

— Служил я на Алазее с четырьмя казаками, сторожил аманатов и молил Бога, чтобы не быть погромленным по малолюдству, тебя вспоминал добром, — кивнул Стадухину, — ты задом чуял врагов. — Рассмеялся. — Но Бог милостив… Еще по осени, в сентябре, пришла к нам ватага торговых и промышленных людей Афоньки Андреева, — указал на дюжего бородача в льняной рубахе. — А с ними, верхами на оленях, ленский служилый Гришка Кисель. С седла не слез, спросил про Митьку Зыряна. Я сказал, что уплыл на Колыму. Гришка заматюгался и заплакал так, что слезы ручьями потекли по бороде.

— Отчего? — не удержался Стадухин, поторапливая многословного земляка.

— А вот слушай! — снова рассмеялся Дежнев, довольный общим вниманием. — От юкагирского аманата, привезенного Постником Губарем, воевода Головин узнал, что где-то в здешних местах, на реке Нероге, есть серебряная гора. Будто дикие мужики к той горе ездят, по висячим серебряным камням стреляют из луков, сбитые собирают и плавят руду. В прошлом году отправил он к Зыряну на Индигирку таможенного целовальника Епифана Волынкина. Помнишь?

Стадухин кивнул, внимательно слушая земляка.

— И велел передать Зыряну, чтобы Митька строго пытал юкагиров о серебре. А если Бог даст удачу, обещал тем, кто найдет руду, такое государево жалованье, какого ни у кого на уме нет. И велел, оставив людей немногих, идти с Индигирки на реку Нерогу со всеми служилыми. Но коч Волынкина с торговыми и промышленными затерло льдами, он отправил Гришку Киселя с воеводским наказом в Олюбленское зимовье. Тот застал там только Лаврена Григорьева. Лаврен провел расспросы среди аманатов и понял, что на Индигирке серебра нет, а если есть, то где-то на Алазее или дальше. Гришка с муками добрался до Алазейского зимовья, но Зыряна опять не застал, — снова хохотнул Дежнев, окинув взглядом важно восседавшего десятника, а тот самодовольно ухмыльнулся.

— Мы с Ивашкой Ерастовым, сидя на Алазее, от своих аманатов не узнали ничего разумного. А среди зимы явился к нам беглый юкагирский князец Шенкодья со своим родом, сказал, что вы доплыли до Колымы и зимуете. Перед Пасхой, как окреп наст, с Алазеи на Колыму собралась идти ватажка этих вот торговых и промышленных людей, — Семейка указал на Афанасия Андреева. — Они в покруте у купца Гусельникова. Как услышали про серебро, так насели на меня, бедного, чтобы вез приказ воеводы к Митрию Михалычу Зыряну, а они бы меня проводили. Взяли мы у Шенкодьи вожей, пошли нартами и дошли за неделю…

Семен Дежнев перевел дух, вытер пот со лба. Зырян впился пристальным, злорадным взглядом в лицо Стадухина, чего-то ожидая.

— Отчего свое зимовье бросил? — спросил Михей так, будто весть о серебре и воеводском наказе его не заинтересовала.

— Напали юкагиры трех родов. Мы лучшего мужика, брата тойона, убили, взяли в аманаты его сыновей. Весной они собрались в пять сотен и осадили, — неохотно отвечал Зырян, опуская потускневшие глаза. — Две недели держали в осаде. Мы, отстреливаясь, сожгли свой порох, и тот, что Афонька принес, пошли на прорыв, пробились саблями и топорами, надумали идти к тебе. Скоро сюда приплывут торговые люди, купим что надо и пойдем искать Нерогу.

— Отчего бы торговым здесь быть? — удивился Михей. — Еще прошлым летом о Колыме знали только на Индигирке.

— Нынче приедут, — смущенным голосом заверил атамана передовщик Афанасий. — Все, кто на Яне и Индигирке зимовали, товар держат под ваших соболей.

— Да уж! — почесал затылок Стадухин, вскинул глаза на земляка: — И тебя на прорыве ранили?

— Слава Богу, в левую! — улыбнулся Дежнев.

— На тебе уже живого места нет — весь в ранах!

— Правая здорова! — Семейка тряхнул кулаком. — Я ей тойона Алая убил, потому колымцы от нас отстали.

— А зимовье?

— Подпалили!

— Зиму-то мы в нем пережили, — начиная сердиться, резче заговорил Зырян, теребя вислые сосульки редкой бороды.

Михей его не слушал, торопливо думая о своем. Летом он хотел плыть к Арине. Ясак был собран, после расплаты по кабале кое-что оставалось на безбедную жизнь при остроге. И возвращаться было нестыдно: все-таки они с Митькой первыми из служилых дошли до Колымы, хотя собранным и добытым здесь и на Оймяконе Ленский острог не удивишь.

Еще ничего не было решено, но у Стадухина захолодело в груди от предчувствия, что он может не вернуться к жене и нынешней осенью. Михей оглянулся на своих казаков и понял по их лицам: откажется от поиска серебра — проклянут. А если найдут серебро без него, Михея Стадухина, будут до скончания века смеяться и язвить, как Постник и его спутники.

— Государю послужить — дело Божье! — рассеянно пробормотал, растягивая слова. — И государь тех служб не забудет, наградит! — Поднял туманные глаза на Зыряна, который опять глядел на него с вызовом, как перед дракой:

— И куда идти?

— Как сойдет лед, ты по наказу воеводы оставь в зимовье при наших общих аманатах и казне казаков сколько нужно и пойдем вверх по Колыме.

— Дай, бабка, воды напиться, а то жрать хочется, аж переночевать негде, — принужденно рассмеялся Стадухин, не сводя разгоравшихся глаз с Зыряна.

— Порох, свинец, неводные сети — все наше… И коч твой, конечно, спалили вместе с зимовьем?

— У нас есть рухлядь. Приедут торговые — купим и возместим, — не моргнув глазом, отговорился десятник.

— Добро! — хлопнул ладонью по колену Михей. — Идем одним отрядом, а чтобы не было распрей, как прошлой осенью, атаман должен быть один. Кто?