Иоасаф Любич-Кошуров - Век драконов

Дети подпрыгнули от радости при этом известии.

Но Старейший сурово призвал их к порядку и приказал стоять смирно.

Затем он двинулся один навстречу прибывшим, потрясая чем-то вроде начальнического жезла, сделанного из оленьего рога. Ручка рога из слоновой кости была покрыта наивным полудетским рисунком.

Охотники приветствовали старика протяжным, диким и грубым, но дружественным криком.

Затем обе стороны обменялись короткими объяснениями.

Охотники принесли только несколько частей молодого северного оленя да половину лошади. Дичь становилась редка, — уж слишком за ней гонялись охотники соседних племен. Пришлось и им с чужестранцами сразиться. Только те с первых ударов бежали, потому что их было немного, да и вооружение у них было плохое. Но как ни была плоха и тяжела охота, тем не менее, они вернулись, не потеряв никого из своих.

Впрочем, у многих на коже виднелись царапины и ссадины и пестрели запекшиеся кровяные рубцы. Другие прихрамывали и еле тащили ноги, опираясь на сломанный сук вместо костыля.

Матери, когда охотники приблизились настолько, что можно было расслушать их голоса, подняли детей на руки и молча склонились почтительно перед мужьями и братьями.

Старейшины и охотники, несмотря на усталость, ответили на такой безмолвный привет дружбы. В их широко открытых глазах, устремленных на детей, промелькнуло мягкое, ласковое выражение.

Старейший первый поведал новоприбывшим о крайней нужде, в которой находились вот уже четыре дня обитатели пещеры.

Было решено тотчас же раздать голодным и охотникам небольшие порции свежего мяса, а затем уже идти в пещеру.

Остальное же мясо решили отложить до другого дня и испечь в золе.

Сейчас же разделили часть молодой оленины на порции, только далеко не равные: охотники захватили себе лучшие куски, а матери и дети покорно взяли те, которые были им оставлены, и сели с ними в сторонку, подальше от мужчин.

Затем по сигналу, данному Старейшим, все челюсти сразу принялись за работу, быстро разрывая и пережевывая кровавую пищу.

Что касается Старейшего, то он важно и с достоинством принял, — как должную дань своим годам и своему положению в племени, — содержимое оленьего желудка, которое было старательно вынуто и сохранено для него. Это было отвратительное пюре из полупереваренных трав, — пюре, которое, впрочем, и теперь еще считается самым почетным и изысканным блюдом у эскимосов [4] Эскимосы — туземные обитатели Гренландии и вообще северных полярных стран, особенно у берегов Америки. .

Старец старался есть медленно, смакуя, как истый знаток, странное рагу, принесенное ему сыновьями. Но как только он замечал, что за ним не следят, он начинал совать в рот кусок за куском с наивной прожорливостью самого жадного из своих правнуков.

Старейший был голоден, и в этот момент всецело отдался приятному ощущению наполнить, наконец, пустой желудок. Он забыл и думать, как, впрочем, и все остальные, о двух маленьких отсутствующих на этом пиру, то есть об Ожо-пролазе и Краке, хотя он его любил больше других детей.

Когда пища исчезла в желудках пирующих, начали подумывать о возвращении в пещеру. Охотники, сытые и усталые, так же как и их насытившиеся семьи, двинулись в поход, заранее предвкушая ту блаженную минуту, когда они улягутся отдохнуть и забудутся тяжелым сном на теплой золе или на шкурах под кровом старой каменной пещеры. Племя было обеспечено пищей на день или на два.

А такие беззаботные дни редко выпадали на долю первобытных людей. Такие дни — высшая награда и величайшая радость, о какой они только могли мечтать, так как им приходилось вечно воевать то с животными, то со стихиями, чтобы поддержать и защитить свою жизнь и жизнь своих близких.

В такие дни полнейшего спокойствия, бездействия и полноты желудка в их изнуренные тела возвращались безмерно растраченные силы. Ум, — их младенческий ум, — пробуждался и начинал мало-помалу работать, припоминая, сравнивая и перебирая наблюдения и замечания, вынесенные из последних охотничьих путешествий. И вот, благодаря таким размышлениям и внезапно блеснувшим в умах мыслям, придумывались новые охотничьи хитрости, совершенствовалось оружие, подыскивались новые слова для обозначения вещей, встреченных впервые в лесах.

Их бедный язык обогащался новыми выражениями.

Ослабевшие головы отдыхали от трудов, понесенных в часы сильных волнений, предаваясь спокойным, медленным и смутным мечтаниям, которые нередко вызывали ряд опытов, попыток создать что-либо новое. В случае неудачи опыты терпеливо возобновлялись и часто вели к полезным изобретениям.

Иногда охотники, чтобы не забыть самим и заставить детей запомнить и схватить беглые черты воспоминаний о неведомых животных и странных растениях, которые им приходилось видеть в далеких лесах, пытались воспроизвести эти странные формы и характерные особенности в грубых, но верных рисунках. Они рисовали каменным острием на гладких костях или на плоских кусках камня.

Некоторые изощрялись в этих тонких работах и оказывались не только хорошими художниками, но и терпеливыми наблюдателями. Очевидно, встреченная вещь сильно поразила их воображение.

Окончив ужин, охотники направились в свое убежище в скалах. Они шли медленно, тяжелым шагом, потому что желудок, при всей его крепости, с трудом переваривал принятую пишу.

Ночь уже наступила, когда они добрались домой.

К немалому удивлению, они не заметили красного света, всегда освещавшего круглое отверстие, заменявшее дверь.

Неожиданное исчезновение этого веселого приветливого света, который так ласково манил их к себе еще издали при возвращении с охоты, поразило всех ужасом.

Отряд остановился у подножия скалы, и старейшины стали совещаться.

«Что произошло здесь в мое отсутствие?» — думал Старейший и тихо сказал своим спутникам:

— Хранителем огня сегодня остался Крак. Предупредим его о нашем прибытии.

Один из охотников взял костяной свисток, висевший у него на шее, и пронзительно свистнул.

Но из пещеры не последовало никакого ответа.

— Значит, — прошептал Старейший, и суровое сердце его дрогнуло, — значит, Крак умер и Ожо тоже. На бедных малюток было, верно, сделано нападение. Мальчики, верно, убиты или уведены в плен какими-нибудь враждебными нам бродягами.

— Нет, — возразил один из старейшин, — этого быть не может: в окрестностях не появлялось никакого отряда чужеземных охотников. Крак и Ожо просто заснули, вот и все.

— Тогда поднимемся в пещеру без дальнейших разговоров, — сурово промолвил Старейший. — Захватим их сонными. Такая преступная небрежность, — если только тут есть небрежность. — заслуживает немедленного и страшного наказания.