Давид Маркиш - Еврей Петра Великого [Роман]

Коротко вздохнув и поджав губы, Шафиров пересел.

— Ведь вы, барон, дипломат, — сказала Екатерина с легким немецким акцентом. — Наш лучший русский дипломат… Кому ж, как не вам, вести с турками переговоры о немедленном мире? — Подойдя, положив пухлую белую руку на его плечо, она близко нагнулась к нему и добавила еле слышно: — Спасите царя, барон! Спасите Россию!

— Это вы отменный дипломат, Ваше Величество! — скосив глаза на царицыну руку и тихонько покачивая головой, сказал Шафиров. — Иначе вы оценили бы мои скромные заслуги лишь по достоинству… Великий визирь захочет в обмен на мир Бог знает чего. — Отведя наконец взгляд от руки Екатерины, он вопросительно взглянул ей в лицо.

— Разумеется, разумеется… — медленно опустила веки Екатерина. — Нас устроит все, кроме капитуляции. Ведь едва ли они захотят Москву, как вы думаете?

— Карл — союзник султана, — сказал Шафиров и, вытянув губы трубочкой, сделал паузу. — Москву — нет, но Санкт-Петербург они могут потребовать, не говоря уже о южных приобретениях… Но может быть, удастся что-нибудь выторговать.

— Кто может санкционировать такие уступки? — садясь на стул против Шафирова, уже по-деловому спросила Екатерина. — Главнокомандующий Шереметев — может?

— Только Его Величество, — отрицательно повел головой Шафиров.

— Его Величество несколько недомогает, — сложив руки на кругло торчащем животе, сказала царица. — Он, как вам известно, не желает никого видеть.

Шафиров чуть заметно пожал плечами и промолчал.

— Он, может быть, выслушал бы Меншикова, — продолжала Екатерина, — но Александр далеко… Вы, барон, должны попробовать.

— Его Величество не станет меня слушать! — Шафиров поднял руки, как бы обороняясь от самой этой идеи. — Тут нужен человек либо сугубо военный, либо… либо тот, который мог бы просто по-человечески успокоить государя, вывести его из состояния тяжелой, я бы сказал, задумчивости.

— Если вы имеете в виду меня, барон, то ваш план не годится, — ясно глядя на Шафирова, сказала царица. — Петр Алексеевич запретил мне навещать его. А если явится Шереметев, он его, пожалуй, зарубит: Его Величество не владеет собой… Так что же?

— Я знаю, кто! — воскликнул Шафиров и в возбуждении поднялся на ноги. — Лакоста!

— Этот шут? — удивленно спросила Екатерина.

— Это довольно грустный шут, — сказал Шафиров, расхаживая по ковру. — С кем еще и говорить государю в такой час, как не с грустным шутом? Со священником?

— Но он… — неуверенно улыбнулась Екатерина. — Он…

— Я ему все разъясню, Ваше Величество, если вы не возражаете! — с жаром предложил Шафиров. — Поверьте мне, это хорошая идея.

В шатер вошел генерал Алларт; раненая его рука висела на перевязи, цвет чисто выбритого лица был землист.

— Князь Репнин подставил под удар главный обоз, — сказал Алларт тусклым голосом, — две с половиной тысячи карет, колясок и телег взяты неприятелем. Мы остались без провианта и без пороха. Жена Ропа с тремя детьми зарезана.

— Какой ужас! — передернула круглыми плечами Екатерина. — С детьми… А… ваша жена, генерал?

— Я не вожу жену в обозе, — сухо информировал Алларт. — Госпожа Алларт здесь, в моей карете.

Откинув полсть, через порожец шагнул с горестным вздохом Шереметев, за ним протиснулся угловатый Янус.

— Да, да, — сказал Шереметев, с жалостью глядя на Екатерину своими чистыми старческими глазками, — плохие новости. Через три часа наши пушки замолчат… Но мы успели, государыня, раздать нашим молодцам новое чудо-оружие — метательные ножи, по восемьсот штук на полк. — Поймав на себе скептический взгляд Януса, фельдмаршал криво ухмыльнулся и отошел в тень.

— Если у вас, господа, недостает смелости, — царица коротко, колко взглянула на Шереметева, — говорить о немедленном и безотлагательном мире как о единственной возможности сохранить армию — то вы вынуждаете меня сказать вам об этом. Барон Шафиров отправляется к визирю для переговоров.

— На каких условиях? — хрипло, в нос спросил Шереметев.

— На тех условиях, какие санкционирует Его Величество, — отрезала Екатерина. — Эти условия будут сохранены в совершенной тайне до подписания мира… Если вы, господа, можете предложить мне военное решение — прошу вас.

Генералы молчали, не глядя друг на друга. Граф Головкин, вошедший последним, на носках прошел мимо военных и сел на стул позади Шафирова.

— Сколько я понял, — сказал Головкин, дождавшись паузы, — решение о переговорах исходит от государя…

— Вы свободны, господа, — не ответила Екатерина. — Барон Шафиров, останьтесь.

Когда за последним захлопнулась полсть, царица обессиленно опустилась в кресло, откинулась на высокую спинку, уронила руки на подлокотники. Шафиров сидел против нее молча и не двигаясь.

— Трудно… — сказала Екатерина. — Как трудно это было…

— Вы держали себя исключительно, Ваше Величество, — совсем не торжественно, по-домашнему сказал Шафиров. — Я просто диву давался.

— Это ведь только начало, — не изменяя позы, сказала Екатерина. — Ступайте, барон, к вашему шуту.

Бесшумно поднявшись, Шафиров поцеловал государыне руку и вышел.

Петр лежал лицом к стене на своей узкой и жесткой железной коечке — царственной игрушке почти всех европейских владык: некрасиво, стыдно разлеживаться коронованному солдату на пуховых перинах. На осторожные шаги он не повернулся, только спросил голосом глухим и слабым:

— Катя?

— Нет, Ваше Величество, — последовал почтительный ответ. — Лакоста, шут.

Петр не повернулся, не выразил ни неудовольствия, ни радости — ничего. Опершись рукою о стол, Лакоста с грустью смотрел на круглый затылок царя в примятых спутанных волосах. Близ руки шута лежал бумажный лист, на котором корявым царским почерком было выведено: «Господа Сенат! Сим извещаю вас, что я со своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четырехкраты сильнейшею турецкой силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя Божия помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники».

Прошло несколько времени, пока Петр, не изменяя позы, снова подал голос:

— Ты все здесь? Ну, говори или ступай!

— Давным-давно это было, — рассеянно возя царево завещание по столу, начал Лакоста, — может, тыщу лет назад, может, две, на пастушьем стойбище. Люди стойбища — мужчины и женщины — собрались как-то со скотом на большой базар, в ближний городок, желтый каменный городок, лежавший у подножья раскаленной солнцем горы. Полтора часа ходу было до этого городка, по пыльной узкой дороге, на которой и две телеги бы не разъехались… Все ушли, никого не осталось на стойбище, кроме младенчика-сосунка да местного безвредного дурака, которому поручили следить за младенчиком — чтоб он не кричал и не плакал, пока родители будут в городе, на большом базаре. А дурак был дурак добрый, он, действительно, каждому был готов оказать услугу — и, не успели пастухи с их скотом скрыться из виду, с жаром принялся за дело: баюкал ребенка, подкидывал его и ловил, бегал с ним рысью по шатру. А шатер был вот как этот. — Лакоста обвел взглядом царский шатер, а потом поглядел на затылок Петра, сопящего внимательно. — Дурак старался на славу, но что бы он ни делал — ребенок все кричал и плакал и никак не хотел угомониться. Тогда дурак, скрестив ноги, уселся на хозяйскую подушку и, прижав к себе ребенка покрепче, стал поглаживать его по головушке. Чем сильней он поглаживал — тем спокойней становился ребенок и неподвижней и, обнаружив это удивительное обстоятельство, дурак нажимал вовсю ладонью и пальцами. И ребенок вскоре затих, а дурак сидел не шевелясь, чтоб не потревожить ребенка. И тепло и хорошо было на душе у дурака, потому что сделал он доброе и хорошее дело. А когда вернулись пастухи с большого базара, они нашли в шатре блаженно улыбавшегося дурака с мертвым ребенком на руках: дурак продавил ему родничок своими дурацкими пальцами.