Анастасия Туманова - Отворите мне темницу

– Вы неправы. – княгиня Вера встала, ласково погладила пасынка по плечу. – Вы неправы, и я не устану повторять вам это. Вернее, были бы, возможно, правы по отношению к любой другой женщине… Но Варя – большой художник. И ей, в отличие от многих, невероятно посчастливилось: ей взялась покровительствовать Долли Беловзорова. Долли – подлинная меценатка и носится с открытыми ею талантами как курица с яйцом. И, надо сказать, вкус и чутьё у неё безупречны. Если уж она взялась за огранку Вариного таланта – стало быть, он того стоит. И с Вариной стороны было бы преступно упустить такой шанс. Даже ради того, чтобы стать княгиней Тоневицкой и бегать по Бобовинам с ключами на поясе.

Сергей мрачно посмотрел на мачеху, ища в её лице иронии. Не найдя, упрямо сказал:

– Забавно, право, ожидать такого блистательного расчёта от безумно !.. – он насмешливо выделил голосом последнее слово, – влюблённой женщины!

– Это не расчёт, поверьте. Просто есть вещи, на которые человек не может и не должен идти даже ради самой пламенной страсти.

– Право? Какие же?

– Обман или клевета, например. Использование других в своих целях. Предательство, наконец.

– Вздор! Кого бы она предала, бросив все эти помазульки в Италии?!

– Себя, Серёжа, самоё себя. Свой талант. И напрасно вы так улыбаетесь. Предать себя ничуть не лучше, чем кого-то другого. В живописи вся Варина жизнь.

Довольно долгое время Сергей молчал, ожесточённо дымя папиросой. Затем бросил окурок в кусты, сел на перила и уставился в темноту.

– И этот сукин сын Сметов ещё имеет наглость удивляться, отчего я ничего не сделал? Видит Бог, он прав… Но как и что можно было делать – при том, что творилось тогда в уезде? Во всей губернии? В какой Париж я мог ехать, если даже в отставку не пускали? А после? После, когда бунт за бунтом… и Алферины горели, и Скавронские, и даже у Команского ригу спалили… и постоянно военные в уезде… Половина соседей с перепугу поуезжала, на управляющих именья побросала! Как я мог оставить вас, Аннет, Кольку… мужиков наших бестолковых! Ведь, чёрт возьми, я старший мужчина в семье, я хозяин в Бобовинах! Куда можно было ехать, в какие заграницы?! А эта скотина меня ещё в барстве упрекает!

– Серёжа, мальчик мой милый, успокойтесь…

– И ведь надо было, надо было, разумеется, ехать! – не слыша слов мачехи, с горечью, страстно говорил Сергей. – Какие письма, какие слова… это же просто чернила на бумаге, пустые почеркушки! Я должен был сам… Варя была тогда оскорблена, тяжело, незаслуженно, и я был кругом виноват… Обо всём этом можно было говорить только тет-а-тет! Я должен был не глупые письма писать, а мчаться за ней в Париж и Вену, падать ей в ноги, чёрт возьми! А вместо этого… Впрочем, что ж теперь. Глупо и вспоминать. Вы правы были тогда, маменька: снявши голову, по волосам не плачут. Вы были правы… как и всегда.

– Серёжа! – Вера обняла пасынка. – Поймите, же, мальчик, поймите… есть вещи, которые нельзя изменить! Я твёрдо знаю одно: было время, когда Варя любила вас. Любила сильно и глубоко – недаром отказалась принять ваше предложение.

– Непостижимые существа женщины! – проворчал Сергей. – От глубокой любви отказаться выйти замуж! Князь Тоневицкий ей, видите ли, оказался неугоден…

– Вот видите, вы до сих пор обижены и не понимаете! А между тем всё очевидно! Выйди она за вас тогда, шестнадцатилетней деревенской девочкой, – какой оказалась бы и её, и ваша судьба? Откажись она от живописи – и вам в жёны досталась бы умершая женщина, погасший призрак. И вы оба в конце концов сделались бы несчастными. Талант нельзя запирать в четырёх стенах, нельзя связывать ему крылья!

– Да ведь я и не собирался никого связывать! – вспылил Сергей. – Не Бобовины, так Москва и Петербург были бы к её услугам!

– Право? И в какой светской гостиной вас приняли бы с женой-отпущенницей? Серёжа, мы столько раз с вами говорили об этом… Варя – умница, она приняла тогда единственное верное решение! Я ведь была на первой её выставке в Москве, я была поражена её холстами… и не только я! Знающие люди из училища живописи стояли перед ними потрясённые! Нет, дай бог Варе того, что нужно творцу – свободы и… пожалуй, ничего другого. У неё свой путь, и не думайте, что он лёгкий. А вам…

– А мне остаётся только вспоминать о золотых денёчках юности мятежной. – с напускной весёлостью сказал Сергей. – Знаете, маменька, всё это можно было предположить ещё тогда, когда мне Варя объявила, что «Барышня-крестьянка» в насмешку Пушкиным написана. Мне бы тогда задуматься… ан нет, по уши влюблён был!

– Полно, Серёжа… Есть вещи, которых не вернуть. Вы ещё совсем молоды. Глупо хоронить все мечты и надежды в двадцать три года. У вас ещё…

– Маменька, почему вы вышли за отца?

Неожиданный вопрос пасынка заставил Веру вздрогнуть. С минуту она изумлённо молчала. Сергей, спрыгнув с перил, внимательно смотрел на мачеху. Но свеча на столе давно погасла, и лицо молодой женщины терялось в темноте.

Минуту спустя Сергей неуверенно спросил:

– Я слишком дерзок, маменька? Я, разумеется, не имею никакого права… Но, знаете, уже не первый раз задумываюсь об этом. Вы были много моложе отца… и не искали богатства, блестящей партии… Вы были гувернанткой у нас в доме. Почему вы согласились выйти за отца замуж? Вы… пожалуйста, простите меня, но… вы ведь не были в него влюблены?

– Откуда вы знаете, Серёжа? – от невозмутимого тона мачехи Тоневицкий смутился как мальчик и неловко перевернул в пальцах пустую коробку от папирос.

– Мне кажется, маменька, что… знаю.

– А вы и впрямь уже выросли, если думаете о таких вещах. – помолчав, сказала княгиня. – Что ж… Должна вам сказать, что люди выходят замуж, женятся и годами живут вместе по сотне причин. И любовь – вовсе не главная среди этих причин. Но вы правы: я не искала тогда ни богатства вашего отца, ни титула.

– Домна наша говорит, что вы вышли из-за нас. Из-за меня, Кольки, Аннет…

– Вот всегда замечала за Домной излишнюю склонность к умствованию! – сдержанно отозвалась Вера. – Серёжа, вам не кажется, что уже несколько поздно ворошить эти вещи? Ваш отец давно в могиле, и…

– И если бы не вы – не знаю, что бы со всеми нами стало. Имение растащили бы опекуны. Аннет отправили бы в пансион и сделали там из неё нервическую дуру. Колька, возможно, окончил бы военное и вернулся в имение – шляться по комнатам в халате и писать глупые стишки… А я бы и вовсе ничему не выучился. Помните, сколько вы со мной, болваном, мучились?

– Представьте, уже не помню. Столько лет прошло… Да что с вами нынче, Серёжа? К чему все эти воспоминания?

– Это правда, что отец взял с вас слово не выходить второй раз замуж, пока мы не повырастаем?