Анастасия Туманова - Отворите мне темницу

– Смотри, маслёнок! Васёнка! А вон ещё один! Да там, под ёлкой, третий смотрит! – Устинья кивнула на торчащую из травы крепенькую шляпку. – Давай-ка, собери: вечером сварим! А я к болоту спущусь, чигирки нарою. Ступай-ступай, подёргай грибов-то… да смотри срезай, а не так выворачивай! Не то грибницу порушим, на другой год и не будет ничего! И вертайся, а то ведь малина ещё, пропади она пропадом!

Василиса молча кивнула, опускаясь на колени перед самым большим маслёнком. Некоторое время Устинья внимательно смотрела на неё. Затем чему-то улыбнулась, поправила платок на затылке и ушла в лес.

Оставшись одна, Василиса в полчаса управилась с грибами. Затем внимание её привлекли заросли иван-чая, могучими стрелами пробившегося из-под хвойного ковра на обширной гари. Пристроив узел с грибами в тени поваленной сосны, Васёна принялась ловко обламывать розовато-лиловые метёлки. Когда возле сосны выросла довольно большая охапка иван-чая, солнце вдруг ушло за тучу. Василиса недоумённо взглянула в небо. Но там по-прежнему было ни облачка, а в двух шагах, загораживая солнце своей массивной фигурой, стоял Антип и молча смотрел на девушку.

– Что, Антип Прокопьич? – отчего-то сорвавшимся голосом спросила она. Антип неспешно прошествовал через поляну, присел на мшистый ствол сосны. Улыбнулся Василисе и задумчиво сказал:

– Закон бы нам с тобой принять, Василиса Мелентьевна.

Васёна не изменилась в лице: только между бровями её легла тонкая, напряжённая морщинка. Отложив в сторону стебель иван-чая, она села и, обхватив руками колени, внимательно, серьёзно посмотрела на Антипа. Тот смутился под этим взглядом, вздохнул. Зачем-то взял в руки большой маслёнок. Старательно счищая с его липкой шляпки рыжую хвою, сказал:

– Ты не подумай, я тебя нудить не стану. Только ведь мужики наши тебе проходу не дают. Красоты такой отродясь, ироды, не видали, вот и… Я, покуда рядом, знамо дело, отгоню… а ну как не случится меня?

Василиса по-прежнему молчала, не сводя с него глаз. Антип положил на место гриб. Не поднимая взгляда, продолжил:

– Что я тебе не люб, про то сам знаю. И, коль не пожелаешь, пальцем к тебе не притронусь. Но только нам на заводе ещё долго небо коптить. Заступа тебе нужна. Подумай – как быть-то?

Василиса не ответила. Некоторое время над старой гарью висела тишина, прерываемая только щёлканьем птиц в кустах да деловитым постукиваньем дятла. Солнце, запутавшись в корявых ветвях кедров, сеялось сквозь них золотой паутиной. Откуда-то прибежал заяц, замер на поляне, вытянувшись в столбик и нервно поводя ушами. Антип чуть слышно присвистнул. Заяц вздрогнул и, в ужасе сделав широкую петлю, метнулся в бурелом.

– Что скажешь, Василиса Мелентьевна? – наконец, нарушил молчание Антип. – Аль опосля к тебе за ответом прийти?

– Да чего ж тут думать, Антип Прокопьич. – медленно выговорила она, теребя в пальцах сочащийся терпким соком стебель. – Всё это верно ты говоришь. Только тебе-то на что? Сам знаешь, какая я. Знаешь, отчего я здесь. В бумагах писано, что людей убивала, душегубствовала… шутка ль?

– Бумага-то всё терпит. – усмехнулся Антип.

– А коли я тебе скажу, что сроду никого не убивала, – поверишь? – ровным голосом спросила Василиса. Антип как можно спокойнее ответил:

– Чего ж не поверить?

Василиса вздохнула, криво улыбнулась дрожащими губами. Не глядя на Антипа, перекрестилась, шёпотом сказала:

– Вот как на духу тебе… Чтоб душе моей гореть вечно, коли вру… Ни барыни я не убивала, ни в делах Васькиных завязана не была! Я у них, иродов, тогда в ногах валялась, Христом-богом просила: барыню, черти, не трогайте, святая она, как есть святая! Они меня и слушать не схотели… силом уволокли… А взяли потом всех! И под суд все пошли! А там уж кто меня слушал?.. Коли с атаманом жила да по начальству не донесла – стало быть, соучастница… А я… Я следователя уж как просила: дайте с барином нашим поговорить, я ему всё скажу как есть, пусть знает, что Васёнка благодарность помнит, что и в мыслях у меня не было… Не дали! Не допустили! Не захотел барин и видеть меня! А я…

Антип жестом прервал её:

– Будет, Васёнка. Не рви душу-то себе. Дело прошлое.

Она послушно умолкла. Вытерла слёзы. Глядя на игру солнечных пятен в траве, спросила:

– А то, что гулящая я – тоже тебе пустяк?

– Кто-о?!. – изумился Антип. И, к испугу Василисы, расхохотался вдруг так, что дятел у них над головами испуганно сорвался с сосны и полетел через всю поляну, растопырив чёрно-белые крылья. – Ну тебя, право, Васёна… Скажешь тоже… нешто я гулящих не видал?! Вон – полна каторга… Тебе с ними и рядом не стоять! Выдумала тоже – гулящая… Надели на козу хомут да кобылой окрестили!

– Да что ты гогочешь-то?! – взвилась Василиса, ударив кулаком по сосне. – Знаешь всё про меня – и смеёшься! Знаешь, как я по этапу шла! Как любой со мной мог что хочешь сотворить… И творили! И в том не виноваты даже, я ведь и… Я словно во сне была, мне всё равно было, ничего и не чуяла… Одного ждала – помереть бы, господи, помереть скорей… – слёзы снова побежали по её лицу, и Василиса судорожно уткнулась головой в колени.

Горячая, тяжёлая рука легла на её плечо. Василиса дёрнулась было, но ладонь Антипа была словно чугунная, и сбросить её не удалось.

– Пустое ведь это, Василиса. – спокойно сказал он. – Прости, что посмеялся. Над бедой-то грешно зубы скалить. Только ведь и в голове не умещается, что ты себя в гулящие пишешь! Коли ты хворая была, а какие-то сукины сыны тем пользовались – в чём ты-то повинна? Их это грех, а не твой. Не о чем и говорить. Я гулящим девкам тоже не судья, они не от хорошей жизни с кем попало любятся… Но ты-то – не они! Вовсе дело другое! Ну а коль я тебе противный – больше и рта про то не открою. Или, может, тебе другой кто люб?

– Тьфу, скажешь тоже! – совершенно искренне сплюнула Василиса. Антип невесело усмехнулся.

– Так как же будем, Василиса Мелентьевна?

Василиса молчала, глядя на солнечные пятна и крепко прижимая ладонью руку Антипа на своём плече. Антип замер как каменный, не сводя взгляда с её тонких, перепачканных в травяном соке пальцев. Из леса донёсся тревожный стрёкот белки, и сразу три рыжих хвоста перелетели через поляну по веткам, сопровождаемые паническими птичьими воплями. «Куница озорует.» – подумал Антип.

– Глупость ты делаешь, Антип Прокопьич. – провожая глазами уносящихся в чащу белок, твёрдо сказала Василиса. – Тебе скоро на поселенье выходить. Ты мужик умный, работящий, вина не пьёшь. Отстроишься, хозяйство заведёшь – и жёнка тебе настоящая нужна будет. А я тебе к чему?

– Нешто ты работать не умеешь? – нарочито удивился Антип.

– Умею! – рассердилась Василиса. – Да ведь не о том речь-то! Да нешто тебе такая…