Пьер Леметр - Горизонт в огне [litres]

Андре с трудом сосредоточился на чтении, руки снова дрожали.

Храни, как и я, веру в любовь, которая стоит превыше всего – судьбы, рока, несчастья… Любовь – священное благо всех рабов Божьих.

– Это не мое письмо.

– Бумага ваша?

– Моя, но и всех остальных тоже! Любой может такую купить.

– Это такая же?

Дорогой мэтр,

моя почтительная просьба к вам

Я вам пишу

Вы, несомненно, знаете от нашего общего друга

Мое ходатайство к вам,

– Это ваше письмо?

– Но откуда оно у вас?

– Его нашли в кармане халата.

Судья встал, сделал два шага к столу, который располагался слева, и издали продемонстрировал отлично знакомый Андре халат.

– Я выбросил его на помойку два месяца назад!

– В таком случае как вы объясните, что его нашли в доме Аршамбо? Мы также нашли эту ручку и эту чернильницу.

– Но они могут принадлежать кому угодно!

– С отпечатками ваших пальцев? Меня бы это удивило.

– Их украли! У меня! Кто-то зашел ко мне в мое отсутствие и украл их!

– Вы заявили в полицию? Какого числа?

– Это заговор, господин следователь, и я знаю, откуда ветер дует!

– Отпечатки ваших пальцев обнаружены также на стакане под кроватью жертвы.

– Это заговор с целью… Во вторник вечером в рес…

Он осекся. Теперь судья демонстрировал его хлыст:

– На нем мы обнаружили следы крови. Группа крови не совпадает с группой крови жертвы. Быть может, речь идет о вашей? Медицинский анализ, несомненно, позволит удостовериться, вы ли им пользовались…

К обвинению в убийстве добавилось нечто постыдное.

– Если это подтвердится, вам сложно будет отрицать, что вы встречались с жертвой…

Глупо с его стороны, но Андре испытывал больше стыда из-за этого хлыста, чем из-за всего того, в чем его обвиняли. Он отрицательно качал головой, нет, это не мое…

– Ваша бумага, ваш почерк, ваши отпечатки, обнаруженные четырежды, весьма вероятно, ваша группа крови. Я предъявляю вам обвинение в убийстве Матильды Аршамбо, не вынося окончательного решения по поводу других обстоятельств, в частности детоубийства, которые могут быть присовокуплены к делу.

Мадлен пила сельтерскую. Дюпре медленно потягивал кофе. Они ожидали уже более часа, поглядывая на главную лестницу Дворца правосудия.

Близился вечер.

Часы на набережной пробили шесть раз.

– Вот они, – сказал Дюпре.

Мадлен тотчас встала, вышла на улицу.

На другой стороне в сопровождении двоих полицейских в форме спускался к казенному фургону с распахнутыми дверьми Андре Делькур. Дикий взгляд, осунувшееся лицо, тяжелая поступь, поникшие плечи.

Он увидел ее и остановился как вкопанный.

Приоткрыл рот.

– Пойдем, – полицейский подтолкнул его к фургону, – поторапливайся!

Сцена длилась не более минуты, фургон уже удалялся. Когда он исчез из виду, Мадлен почувствовала себя невероятно старой.

Сожаления? Нет, она ничуть не сожалела. Почему же она плакала? Она и сама не знала.

– Могу я…

– Нет, ничего, господин Дюпре, спасибо, дело во мне, это… – Она отвернулась, чтобы вытереть глаза и высморкаться. – Пойдемте, – сказала она, чтобы взять себя в руки. И попыталась улыбнуться.

– Итак, господин Дюпре…

– Да?

– Думаю, мы можем сказать, что дело сделано.

– Полагаю, да.

– Достаточно ли я вас отблагодарила, господин Дюпре?

Вопрос навел его на долгие размышления. Он представлял, что настанет момент, когда все закончится, но не подготовился к нему.

– Мне кажется, что да, Мадлен.

– Чем вы теперь займетесь? Будете искать работу?

– Да, что-нибудь… более спокойное.

Они улыбнулись друг другу.

Господин Дюпре встал.

Пожал руку, которую она ему подала.

– Спасибо, господин Дюпре.

Он хотел сказать что-нибудь приятное, но ничего не приходило на ум, это было заметно.

Он остановился на минутку у барной стойки, чтобы заплатить за напитки, а потом ушел не оглядываясь.

В семь часов вечера Мадлен вышла из такси возле ограды, прямо у входа. Она подняла глаза на вывеску, затем медленно пересекла стоянку, поднялась по бетонным ступенькам, толкнула дверь.

Мастерские Пре-Сен-Жерве были настолько просторными, что казались практически заброшенными, несмотря на то что там уже расставили большие столы, резервуары, дистилляторы, чаны, мензурки.

Все – Влади, Поль, Бродски – были в рабочих халатах и с шапочками на голове, на чем категорически настаивал фармацевт.

К аромату чайного дерева примешивались запахи клея, скипидара, разогретого жира; трудно было представить, что здесь производят нечто, что будет приятно пахнуть.

– А! Ма…ма! Ты ред…ко сю…да захо…дишь!

– Теперь буду приходить почаще. Послушайте, как быстро тут все изменилось!

Ей все было интересно, Поль подробно рассказывал ей о процессе производства, пока Влади и Бродски говорили по-немецки.

– Отлично, – хвалила Мадлен.

Поль вдруг умолк.

– Все хо…хо…ро…шо, ма…ма?

– Не совсем, дорогой, думаю, мне пора домой.

– Ч…то…

– Ничего страшного, уверяю тебя. Всего лишь небольшое недомогание, лягу спать пораньше. Завтра все будет в порядке.

Она со всеми попрощалась, поцеловала Поля.

Спустилась по ступенькам. Она чувствовала себя уязвимой, ощущала пустоту в груди. На этом разоренном поле ей теперь предстоит возделывать жизнь.

Она подняла голову.

Во дворе медленно разворачивался автомобиль.

Она поравнялась с дверцей и наклонилась, чтобы разглядеть водителя через стекло.

– Мадлен, я решил вас подвезти. Уже поздно.

Она еле заметно улыбнулась и села в машину:

– Да, вы правы, возвращаться в машине благоразумнее. Спасибо, господин Дюпре.

Крупная ежедневная фашистская газета, проект которой пострадал из-за ареста Андре, так и не увидела свет.

Расследование дела Делькура, сопровождаемое яростными спорами экспертов-графологов, продлилось более восемнадцати месяцев, после чего присяжные департамента Сена (перед которыми эксперты возобновили полемику) приговорили Андре к пятнадцати годам лишения свободы.

23 января 1936 года Мадлен была крайне раздосадована арестом за насильственные действия в нетрезвом состоянии некоего Жюля Палиссе, чьи отпечатки полностью совпали с теми, что были обнаружены в доме Матильды Аршамбо.

Служащий банка «Креди мюнисипаль», нимфоман и извращенец, живший у своих родителей, Палиссе вскоре начал давать показания и признался в прерывании беременностей и убийстве молодой женщины. Предположили, что у Матильды Аршамбо было двое любовников – Делькур, который оставил слишком много следов на месте преступления, чтобы его участие вызывало сомнение, и Палиссе, который в конечном счете ее убил. Не обратив никакого внимания на юридическую ошибку, пресса принялась расхваливать научные достижения и эффективность экспертов-криминалистов.