Пьер Леметр - Горизонт в огне [litres]

Легавый вывел его из себя…

Следовало бы позвонить адвокату. Он вышел из здания редакции, спустился подышать на бульвар, давай, надо сохранять спокойствие. В сущности, почерк и отпечатки окончательно снимут с него подозрения.

Главное, чтобы эту информацию побыстрее опубликовали.

Он сомневался, стоит ли звонить Монте-Буксалю. Нет, он это сделает, имея на руках опровержение.

Он шел размашистым шагом и все более укреплялся в своем решении: полицейские были явно доброжелательны, просто все это рискует затянуться, а ему-то как раз времени больше всего недоставало. Надо ускорить процесс.

Впервые в жизни он собирался сделать то, чего ему всегда удавалось избегать: прибегнуть к связям, к ходатайству. Время шло. Он поймал такси, приехал в Министерство юстиции, обратился к руководству.

– Вы совершенно правы, мой дорогой Андре. Мы не будем бездействовать. Я лично позвоню судье. В котором часу к вам заходил этот полицейский?

– Час назад.

– Более чем достаточно, чтобы сравнить отпечатки, я вам гарантирую! Не позднее полудня с этим будет покончено! Я потребую официального коммюнике от министерства. Сразу же после полудня.

– Спасибо, по крайней мере, вы понимаете ситуацию…

– Еще как понимаю! Кстати, между нами говоря, я вообще не вижу причин, зачем было вас беспокоить. Если вас цитируют или вам подражают, от этого вы не становитесь правонарушителем, насколько мне известно!

Конец сентября. Довольно тепло. Туман, последние дни окутывавший город, полностью рассеялся. Бульвар дышал последним летним теплом. Деревья лениво роняли листья. У Андре отлегло от сердца.

Опровержение будет опубликовано после полудня: в четырнадцать, может, в пятнадцать часов.

Он зашел на почту, назвал номер.

– Неприятная история, – сказал Монте-Буксаль.

– Официальное коммюнике будет менее чем через два часа, министерство гарантирует.

– Ладно, посмотрим.

– Полноте! Это я жертва!

– Я знаю, однако… Это вопрос имиджа, понимаете ли. Хорошо, позаботьтесь, чтобы мне выслали коммюнике министерства сразу, как оно появится, договорились?

Этот разговор снова встревожил Андре. Неужели битва проиграна? Он не мог в это поверить.

Что же делать?

Ничего. Ждать.

Вернувшись домой, где все еще царил утренний беспорядок, он осознал плотность событий, случившихся с ним за одно утро. Он был очень подавлен. Злился на себя, не понимая, что именно следовало сделать.

Он не был голоден.

Он снял рубашку, ему хотелось плакать.

Прежде чем упасть на колени посреди кабинета, он открыл ящик.

Накатила тошнота: хлыст исчез.

В дверь постучали.

Обезумев от своего открытия, Андре поспешно схватил рубашку: «Кто может прийти в такое время?» Он растерялся, пуговицы выскальзывали из рук, по всему телу прошла дрожь, он оцепенел. Снова постучали.

– Кто там? – Андре показалось, что его собственный голос доносится из пещеры и ему эхом отвечает другой.

– Это я, комиссар Фише!

Андре обернулся и снова взглянул на ящик комода. Определенно он никогда не хранил хлыст в другом месте…

– У меня для вас документ.

Господи! Опровержение полиции! Он спасен. Андре бросился к двери:

– Документ у вас?

– Держите.

Это была официальная бумага, Андре никак не удавалось ее прочесть, могли бы и попроще писать. Статья 122 Уголовно-процессуального кодекса. Следственный судья Базиль. Он искал в тексте официальное опровержение, но не находил.

– Это где?

– Тут. – Комиссар Фише ткнул указательным пальцем в середину листа. – Постановление о явке в участок. Судья хотел бы вас видеть. Я провожу.

Андре не мог собраться с мыслями. Он задавал вопросы. Зачем он хочет меня видеть? Опровержение уже опубликовано? Есть какая-то проблема? Комиссар Фише смотрел в окно и не отвечал, словно ехал в машине один или оглох.

И вот деревянная скамья. Коридор. Мимо сновали озабоченные служащие. Ему велели присесть, скоро за ним придут. Но никто не приходил. Его ни во что не ставили. Андре попытался успокоиться: сердце билось так сильно, что его подташнивало. Он потребовал опровержение полиции, а они захотели, чтобы он за это поплатился. Начальство не любит получать приказы.

Но хлыст… Ему не удавалось разгадать эту загадку. Когда он им пользовался в последний раз? На прошлой неделе. По возвращении из сквера Бертран.

Он замер.

«В некоторых отсталых племенах… Хлыстом… Варвары, вы не находите?»

Он едва успел сдержать рвоту, которая осталась в горле, он хотел бы сплюнуть, поискал хоть кого-нибудь глазами, никого.

Можно ли ему двигаться? В конце коридора он заметил полицейского в форме. Можно в туалет? Он поднял руку, как в школе. Полицейский издали отрицательно покачал головой. Андре проглотил слюну с привкусом рвоты.

Дверь открылась, показался судебный распорядитель:

– Господин Делькур, следуйте, пожалуйста, за мной…

Андре зашел в кабинет судьи, который не соизволил даже встать при его появлении. Андре резко обернулся, дверь была закрыта.

– Присаживайтесь, – сказал судья, не поздоровавшись.

Здесь Андре Делькур никто. Он ужасно боялся. Он посмотрел направо, окна приоткрыты. Ему захотелось выброситься в окно.

Наконец следственный судья надел очки.

– Не буду темнить, господин Делькур. Вы подозреваетесь в убийстве Матильды Аршамбо, совершенном…

– Это невоз…

Судья стукнул кулаком по столу:

– Замолчите! Сейчас говорю я. Отвечать будете, когда я задам вопрос! Ясно? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – …В убийстве Матильды Аршамбо, совершенном между девятнадцатью часами двадцать третьего сентября и шестью часами двадцать четвертого сентября.

– Двадцать третье сентября – это что за день?

– Прошлая суббота.

– А, я ужинал у госпожи де Фонтанж, там было двадцать человек! Значит, это не мог быть я! У меня есть свидетели!

– Ужин длился до шести утра?

– Ну…

– Это ваш почерк?

Судья протянул ему письмо.

Любовь моя!

Его почерк.

Вскоре, ты об этом знаешь, мы сможем наслаждаться нашей страстью. Я знаю о мучениях, которые тебе пришлось перенести.

Почерк его, но это не он. Никогда он такого не писал.

Сегодня наше последнее испытание. Я вновь тебя заклинаю уступить моей просьбе. Не навязывать нашей страсти – такой чистой, такой упоительной – того, что ее погубит.

Его бумага.

Ты знаешь, это всего лишь вопрос месяца, а может, и пары недель, а потом мы сможем прокричать миру, что ничто и никогда нас не разлучит.

Никогда он не написал бы такого, до чего вульгарно, до чего нелепо, нет, никогда. Это не мог быть он.

Не заставляй же меня, моя милая и нежная, снова настаивать… Ты знаешь о моем решении так же, как и о моей любви.