Пьер Леметр - Горизонт в огне [litres]

– Итак, дорогой мой Жубер, – крикнул Гийото через стол, – вы, значит, рассчитываете выиграть будущую войну единолично!

Всех рассмешило его утверждение. Жубер принял выпад с добродушием.

Журналист из «Фигаро» подхватил:

– По-вашему, французская авиация не на высоте?

Жубер отложил вилку, опустил ладони на стол по обе стороны от тарелки и будто задумался, как бы получше объяснить.

– Два года назад государство приобрело самолет, опытный образец которого так и не взлетел. А знаете, сколько таких было заказано? Пятьдесят! А теперь, при Гитлере, Германия заново вооружается. У него воинственные намерения. Нашей армии понадобятся высокоскоростные самолеты.

Понятие быстроты находило отклик во всех умах. Последние десять-пятнадцать лет скорость постоянно увеличивалась, в автомобилях, поездах, мир вращался все стремительнее, и не было причин исключать небо из всеобщей погони за рекордами. Мысль о неожиданном военном конфликте и армии, наступающей, как прилив у Мон-Сен-Мишель, со скоростью несущейся вскачь лошади, была знакома всем.

– Идеально было бы приблизиться к скорости звука, – добавил Жубер. – Но нас устроит и семьсот-восемьсот километров в час, что уже будет очень хорошо.

Это победное и тщеславное заявление тут же разделило слушателей Жубера: одни сочли его заносчивым, другие – сумасшедшим.

– И вы знаете, как это сделать! – раздраженно бросил репортер «Интранзижан».

– У нас есть английский патент, очень надежный…

Патент принадлежал английскому физику, у которого не нашлось пяти фунтов стерлингов на его продление, и он его лишился. А Жубер вытащил его из грязи. И из элементарной предосторожности оформил патент на свое имя. А поскольку «Французское Возрождение» – это он, то патент – это тоже он. Логично. Чтобы управлять патентом, он создал компанию с громким названием «Насьональ д’аэронатик», только для этого. Партнеры финансируют, государство субсидирует, мастерская делает крупные заказы «Меканик Жубер», после чего в конечном счете поступают вложения, акционеры получают кое-какие проценты, звучат поздравления от государства и предприятие подсчитывает прибыль. Я вам покажу, что такое промышленник, вышедший из банковского сектора.

– А если государство вас не поддержит? – спросил Гийото.

Жубер медленно обвел присутствующих ясным взглядом:

– Мы справимся без него. Мы делаем это для Франции. Правительства меняются. А Франция остается…

Неуверенные аплодисменты, затем более явные.

Кто-то из гостей поднялся, за ним и остальные, последовала овация, Жубер назвал членов своей ассоциации, которые, в свою очередь, скромно опустили глаза.

– Скажите, дорогой мой…

Жубер положил руку на плечо Андре. Прошло полчаса, ужин был в разгаре, журналисты, прихватив бокалы, пристраивались поближе к другим промышленникам, чтобы собрать побольше информации.

– …надеюсь, вы открыто поддержите наше движение, не так ли?..

– Не сомневаюсь, – ответил Андре, – что вы найдете в прессе многих моих собратьев, готовых «открыто» поддержать ваше дело.

Жубер кивнул – хорошо, ладно, понятно, – он устало вздохнул, посмотрел перед собой с неожиданным интересом, будто на какое-то мгновение забыл о своих гостях. Затем склонился к Андре:

– У вас есть новости от нашей дорогой Мадлен?

– Немного… Мы иногда видимся…

– Скажите, как долго вы жили в доме Перикуров?

Андре сглотнул.

– Ладно, забудьте, – тут же сказал Жубер, кладя ладонь на плечо юноши, – чистое любопытство, это не важно.

На следующий день на первой полосе «Суар де Пари» Мадлен обнаружила сделанные в «Клозери» громогласные заявления Гюстава Жубера.

При виде фотографии Гюстава Жубера, с ложной скромностью поместившегося между восхитительной, как никогда, Леонс, в шляпке клош и колье в три ряда, и Андре Делькуром с бесстрастным лицом и видом человека, который оказался здесь случайно и не имеет никакого отношения к происходящему, она не смогла удержаться от улыбки.

Мадлен была счастлива. Она, никогда в жизни не курившая, охотно запалила бы сигаретку.

Аккуратно сложив газету, она позвала официанта, оплатила счет и вышла.

Пора бы встретиться с дорогой Леонс.

Они каждую неделю подводили итог, Дюпре считал необходимым отчитываться, чтобы оправдать свое жалованье. Поначалу они встречались в кафе, но там было довольно шумно, и потом, женщина в кафе… Она не хотела, чтобы эти встречи проходили у нее, с Полем и Влади поблизости. Тогда он предложил встречаться у него. Так что каждую среду Влади оставалась вечером с Полем, а Мадлен направлялась в квартирку на четвертом этаже жилого дома на улице Шампьонне.

Мадлен чувствовала себя здесь слегка неловко – жилище холостяка, приводящее в смущение, чистое, простое, лишенное индивидуальности, ни фотографий в рамках или репродукций на стенах, с легким запахом мастики, мало посуды, никаких книг, довольно по-спартански, так же безлико, как в гостиничных номерах.

Ритуал был неизменен. Дюпре здоровался с Мадлен, она снимала шляпку, он забирал у нее пальто и вешал на крючок, варил кофе, затем они устраивались за столом друг против друга. На клеенке две чашки, сахарница, кофейник, приобретенные, несомненно, для их встреч и плохо гармонирующие с обстановкой. Дюпре отчитывался, потягивая кофе, который никогда не допивал. В нем чувствовалось что-то неестественное, невозможно было представить, что он болеет, ругается с соседом или находится в безвыходной ситуации.

Время от времени они встречались в других местах, когда того требовали обстоятельства. Она настолько привыкла видеть его у него дома, что в другом окружении ей казалось, что что-то не так. Как когда встречаешь на улице продавца, которого представляешь только в пределах его лавки. Вот и сегодня в чайной на улице Шазель. Мадлен смотрела, как он проходит через зал между столиками с белыми скатертями и торшерами под плетеными абажурами, он не походил на постоянного клиента.

– Все чисто, – сказал он, слегка наклонившись к Мадлен. – Если вы хотите, чтобы я остался…

Мадлен уже поднялась.

– Нет, благодарю вас, господин Дюпре. Все будет хорошо.

На улице они расстались, Мадлен направилась к бульвару Курсель, Дюпре в противоположную сторону.

Она равнодушно снова увидела широкую и тяжелую решетку большого особняка, который все еще называли «домом Перикуров», как те уничтоженные пожаром, но сохранившие имя дома́. Так, до сих пор говорят «дом доктора Леблана», хотя в нем сменилось уже три семьи, или «перекресток Бернье», уничтоженный еще двадцать лет назад.

Внутри все было обставлено по-новому и со вкусом. Горничная проводила Мадлен в библиотеку. Услышав короткий возглас, она с улыбкой обернулась: