Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

Правда, к этому моменту галичская дружина уже спихнула дозор со своего пути и поскакала далее.

– Догнать! Догнать! – крикнул первый воевода, скользнув взглядом по истерзанному полю, залитому кровью и усыпанному человеческими телами и конскими тушами. Сеча случилась жестокой и кровавой, унесшей жизни никак не меньше трех десятков воинов. – Князь Юрий бежит! За мной! Не дайте ему уйти!

Московская армия уносилась за галичской дружиной, уже втянувшейся на Юрьевский тракт. Дружиной, выдержавшей суровое сражение, а потому изрядно уставшей. Уйти далеко она никак не могла – и главный московский воевода мысленно уже праздновал победу.

Если ему удастся полонить самого Юрия Дмитриевича, величайшего воеводу ойкумены, – имя Василия Ярославовича останется в веках!

Но именно в сей миг далеко-далеко от него опустился подъемный мост Костромских ворот, распахнулись ворота – и три сотни галичских дружинников с веселым посвистом устремились к опустевшему московскому лагерю.

– Тревога!!! Берегись! Галич-а‑ане!!! – Караульные вовремя увидели опасность, в лагере затрубили горны.

Бояре и холопы, оставшиеся в палатках и у костров, минувшие сутки провели в дозоре – и потому ныне кто-то из них спал, кто-то пил пиво с друзьями, кто-то занимался снаряжением. Равно как и их лошади, отходившие сутки под седлом, ныне налегке набивали себе брюхо ароматным сеном в стороне от лагеря.

К сражению они не готовились и призыва к оружию никак не ожидали.

Ненадолго в лагере возникла растерянность, но князь Воротынский вовремя спохватился и во весь голос закричал:

– Спасайте государя! К оружию! Все к государеву шатру! Уводите лошадей! Прочь с тебеневки! Все к шатру, лошадей прочь!

Московские воины спохватились и, расхватывая щиты и оружие, побежали к палатке Великого князя, привычно выстраиваясь там плечом к плечу. Те, кто был в броне – вперед; те, кого тревога застигла в обычном наряде – за их спины, выставляя рогатины над плечами товарищей. К тому времени, когда галичане домчались до лагеря, отдыхающая смена успела выстроить плотный строй в четыре ряда, сомкнуть щиты и густо ощетиниться острыми копьями.

Кованая рать, поначалу промчавшись далеко вперед, вместо вражеских лошадей увидела только качающиеся вдалеке хвосты – коноводы успели угнать животных по тракту уже на полверсты, а потому развернулась по широкой дуге, ринулась на пеший строй. Однако в десятке саженей снова повернула, промчалась перед самыми копейными наконечниками. Бояре натянули поводья и, переходя на шаг, снова развернулись, проехали обратно медленным шагом.

Лошади фыркали и крутили головами, бояре хмыкали и поднимали личины шлемов, оглядывая своих врагов с высоты седла.

Тем временем подрядившиеся на вылазку горожане ворвались в опустевший лагерь, принялись хватать стоящие тут и там возки с припасами и снаряжением – и тащить в город.

Лошадей, понятно, нигде не имелось, но люди не стеснялись и сами впрягались в оглобли или толкали телеги сзади. Сани и повозки, оказавшиеся пустыми или недостаточно загруженными, налетчики торопливо наполняли всем, что только попадалось на глаза, и тоже увозили. На худой конец добыча бросалась на срезанные с палаток куски парусины или мешковину с кибиток и доставлялась в город просто волоком.

– Здравствуй, дядюшка, – вышел из своего шатра Великий князь Василий Васильевич. Он не потрудился снарядиться для сечи, одевшись лишь в коричневую ферязь и шаровары, опоясавшись нарядным поясным набором из янтарных и хрустальных пластинок и накинув на плечи тяжелую соболью шубу. – Что ты здесь делаешь?

– И тебе хорошего дня, племянник. – Юрий Дмитриевич поставил рогатину ратовищем на ступню, продетую в стремя, и поднял позолоченную личину, открывая свету лицо. – Я старательно пытаюсь объяснить тебе, Василий, что с тобою приехало слишком много гостей. Я готов принять у себя в детинце тебя, твою свиту. Но остальным боярам лучше вернуться домой.

– Спасибо, дядюшка, я уже нагостевался, – покачал головой государь. – Теперь лучше ты ко мне поезжай. В Москве без тебя тоскливо.

– Свиту соберу и приеду, – пообещал князь Юрий. – Коли желаешь, можем отправиться вместе!

– Только если ты согласишься надеть колодки, дядюшка.

– Ты предлагаешь сие от души, мой возлюбленный племянник? – склонил голову набок Юрий Дмитриевич.

Василий Васильевич несколько мгновений помолчал, и вдруг спросил:

– Почему молчат сигнальщики? Ждете, пока галичане разорят нас дочиста?

– Горнисты, тревогу! – спохватившись, закричал князь Воротынский. – Чего затихли?! В горле пересохло?!

Трубачи вскинули свои горны и в четыре голоса стали подавать частый и прерывистый, подобный набату сигнал.

В тихом морозном воздухе звуки трубы разлетались далеко – на много, много верст. И, конечно же, достигли ушей первого московского воеводы, уносящегося на запад к далекой, далекой Волге.

Поначалу Василий Ярославович не придал услышанным трубам значения, сочтя перекличку горнистов следствием утренней схватки. Но сигналы опасности не затихали – и он все-таки встревожился, подтянул поводья, переходя с галопа на рысь. Прислушался снова.

Горны продолжали призывно трубить, не зная отдыха.

Князь Серпуховской еще сильнее подобрал поводья, вскинул руку, оглянулся на ближних бояр.

– Вы слышите?! – громко спросил он.

– Не иначе случилось что-то… – согласилось сразу несколько ближних спутников.

– Поворачиваем! – решительно приказал воевода. – Назад, скорее назад!

Но к тому времени, когда московская дружина снова показалась на Юрьевском тракте, горожане успели сделать из города в лагерь и обратно по три, а то и по четыре ходки, дойдя уже до того, что стали разбирать с собою даже сами боярские палатки, скатывать с земли старые ковры и забирать потники.

У хорошего хозяина даже для гнилой кошмы и то применение найдется!

А когда князь Юрий Дмитриевич громко приказал: «Хватит веселиться, уходим!» – налетчики запалили факелы и побросали их в те припасы, каковые унести не смогли: в поленницы, в стога сена, в оставшиеся палатки и заготовленные для осадных работ груды бревен.

Спустя несколько минут московский ратный лагерь скрылся под огненным заревом, и вернувшийся из погони князь Серпуховской увидел на месте удобной обустроенной стоянки лишь широкое черное пепелище.

Проскакав прямо на дымящееся пожарище, он покрутился на месте, громко ругнулся, спешился и подбежал к усыпанному пеплом великокняжескому шатру. Затем откинул полог, сделал несколько шагов, приложил ладонь к груди, спросил:

– Ты не пострадал, государь?

– Если не считать того, что все мои припасы и ратное снаряжение галичане вывезли к себе, – скривился сидящий в кресле у среднего костра Великий князь. – Ну, коли не считать моего полного разорения, Василий Ярославович, то я совершенно не пострадал.