Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

Купец обернулся туда-обратно почти бегом. Вернувшись, легкими постукиваниями рукояти ножа расшатал затычку на боковине бочонка, выковырял ножом, резко катнул емкость набок, подставив под отверстие кувшин, потом сразу обратно и, своим телом закрыв товар от гостя, расстегнул поясную сумку, вынул заветный шарик, уронил в отверстие и тут же вбил пробку на свое место. И по кругу залил ее воском с горящей свечи, надежно запечатывая все возможные щели от подтекания.

Затем разлил нацеженный напиток по стаканам и искренне провозгласил:

– За государя нашего, Дмитрия Юрьевича!

Хмельной мед с явственной кислинкой показался обоим мужчинам неплохим – но не более того, и потому друзья без сожаления перешли на немецкое вино.

На сей раз купец хорошего угощения не пожалел!

Еще с рассветом Вторуша приказал слуге готовиться в дорогу, но куда именно – пока не предупредил. Даже письма раньше времени писать не стал – чтобы не сглазить.

Может статься, именно поэтому все и прошло на удивление легко и просто. Его не задержали на воротах, княжеский ключник не стал придираться к бочонку и прямо при Вторуше приказал налить кувшин ко княжескому столу.

И потому, вернувшись в лавку, Вторуша начертал на небольшой берестяной ленточке всего лишь одно-единственное слово:

« Сделано ».

Он отдал грамотку слуге и так же кратко напутствовал:

– Это для Пелагеи, служанки при дворце. Ну, ты знаешь. Скачи!

5 июля 1553 года. Новгород, подворье государя Дмитрия Юрьевича

Вторуша не собирался бежать. Зачем привлекать к себе лишнее внимание? Он помнил, как о прошлом разе, в Галиче, Дмитрий Красный преставился токмо через две недели после покупки меда – когда все уже и позабыть успели о сем событии. Никто на виноторговца и не подумал.

А побежал бы – могли бы и вспомнить.

Посему и на сей раз он старался вести себя спокойно. Семью, правда, в Галич отослал, от греха подальше. Сам прятался, но и на подворье княжеское лишний раз не совался.

Прошла неделя, другая.

Третья…

На подворье все было хорошо и спокойно.

На четвертой неделе купец уже всерьез обеспокоился и потому, прихватив бурдюк, без приглашения и упреждения отправился к другу в гости.

Иван Котов принял галичанина с радостью, выставив на стол половинку толстой рыхлой кулебяки и миску жареной переяславской ряпушки. Мужчины выпили по паре стаканов, болтая об установившейся жаркой погоде, а потом Вторуша осторожно спросил:

– Как, кстати, мед ревеневый государю нашему пришелся? По вкусу ли? Али глотнул разик да забросил?

– Точно! – хлопнул в ладони повар. – Все передать забываю. Так Дмитрию Юрьевичу и друзьям угощение твое понравилось, что всю бочку до дна в первый же день и осушили! И еще нового желают!

Купец охнул от пробившего его озноба и от ужаса, мгновенно скрутившего все внутренности. Вторуша вдруг с полной ясностью представил себе, что, может статься, как раз сейчас, спустя месяц после хвастливого письма, Софья Витовтовна читает вести о живом и здоровом племяннике и потихоньку приходит в ярость.

Ей ведь достаточно всего одного резкого жеста – во гневе бросить колдовской пряник собакам.

И тогда – всё!!!

– Чего это ты побледнел, друже? – заметил перемену даже хмельной Иван Котов. – Вроде как радоваться должен!

– Так товара сего больше нет, – хрипло ответил Вторуша. – Сказываю же, редкостная вещь…

– Раз редкостная, так и цену накинуть несложно! – рассмеялся повар. – Разбогатеем!

Иван Котов немного выждал, потом кашлянул. А затем прямо напомнил:

– Наливай!

Но тут вдруг из другого края обширной кухни кто-то закричал:

– Князь проснулся! Курицы жареной желает!

– Она здесь! – моментально собравшись, вскочил повар. – Блюдо подайте! Серебряное, с красной окантовкой! Где ревень и чеснок порезанные? Сюда несите! И яблоки с красным бочком!

Котов бросил на стол блюдо, отбежал, вернулся с румяной тушкой птицы, водрузил на середину, стал быстро и ловко украшать.

– Дозволь мне! – вдруг вскочил Вторуша. – Позволь хоть раз в жизни самого государя рядом увидеть! Хоть раз в жизни ему услужить! Дозволь, когда еще такая возможность доведется?!

– Нельзя, друже, никак, – мотнул головой повар. – Это же честь великая!

– Знамо, честь, – ни мгновенья не усомнился купец. – Рубль плачу. Нет, три! Да пропади оно пропадом, десять!

Супротив такового богатства не устоял бы даже святой.

– Ладно, Карачун с тобой… Полотенце через плечо перекинь, – распорядился Кротов. – Поднос двумя руками держи. Войдешь, голову слегка наклони, по сторонам шибко не глазей. Сегодня государь без свиты, не заблудишься. Поставишь блюдо на стол, шаг назад, низко поклонишься, приятного угощения пожелаешь и уходи. Понял?

– Ага!

– Тогда шагай за мной. Не отставай, а то заблудишься. Все, готово! Забирай!

Вторуша схватил блюдо за края, поспешил за другом. Едва выйдя с кухни, крепче сжал пальцы левой руки, правой же расстегнул поясную сумку, нащупал берестяные туески, выдернул, зубами содрал восковые затычки, сплюнул в сторону, плеснул содержимым из берендеек на курицу, откинул их и снова перехватил блюдо двумя руками. Как раз вовремя, ибо Иван Котов остановился, отступил в сторону, повторил:

– Заходишь, ставишь, кланяешься, желаешь, уходишь, – и открыл перед купцом темную тесовую створку.

Как и приказано, Вторуша чуть опустил голову, из-за чего смог увидеть только малиновую кошму на полу, скамьи, стол и нижний край стен – прошел чуть вперед. Поставил блюдо на скатерть – аккурат перед смеющейся лопоухой девочкой лет десяти, в ситцевом платочке и ситцевом платье. Князь сидел с малышкой на углу, повернувшись к ней и держа за руку – отчего разглядеть государя всея Руси у купца так и не получилось. Он увидел только плечо, ухо и край войлочной тафьи.

– Приятного аппетита, государь! – отступил с поклоном Вторуша, после чего вышел из светелки и облегченно выдохнул: – Получилось!

После угощения злополучной курицей Дмитрий Юрьевич мучился в постели двенадцать дней, то приходя в себя и корчась от рези в желудке, то снова проваливаясь в небытие, опять возвращаясь и даже пытаясь говорить. Он был истинным воином и сражался до конца. Но в этом долгом поединке последний сын лучшего воеводы державы все-таки проиграл – и семнадцатого июля первый в истории государь всея Руси перестал дышать.

14 июня 1453 года. Москва, Великокняжеский дворец, женская половина

Две женщины, одна совсем юная, другая в возрасте, медленно шествовали по сумрачным коридорам дворца. Обе – в пышных платьях из легкого шелка и сатина, обе с драгоценными оплечьями, сверкающими серьгами и височными кольцами, с золотыми кокошниками, похожими на короны, обе с многочисленными свитами.